Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

видел в юности, вызывали у него странную и нелепую реакцию. Генрих одно время жутко комплексовал из-за этого, считал себя неправильным. Позднее он узнает, что подобных ему называют «устойчивым гетеросексуалом», и что инстинкт отторжения со временем все равно сработал бы, вне зависимости от школьного воспитания и телевизионного внушения.

Окончательно все встало на свои места через несколько лет, когда ему в почтовый ящик закинули рекламную листовку клуба «Восточный взгляд». Ни телефона, ни электронных координат — только адрес и фраза «мы расскажем всё о том, как было и должно быть». Удивило то, что ни одному из соседей, судя по содержимому прозрачных ящиков, такой листовки не пришло, и Генрих рискнул.

Он нашёл этот клуб. Это полуподвальное помещения находилось на окраине столицы, в китайском квартале. Дверь оказалась закрыта, Генрих нажал кнопку звонка, и через минуту изнутри послышался голос:

— Пароль?

— Какой пароль?

— До свидания, — ответил голос.

Генрих в недоумении стоял несколько минут, затем достал из сумки скомканную листовку и ещё раз позвонил.

— Пароль? — снова спросили изнутри.

— Послушайте, мне пришла листовка с вашим адресом, — Генрих показал её в дверной глазок. — Тут написано, что вы можете рассказать о том, как было и должно быть.

— Листовка? Назови своё имя.

— Генрих Хартманн.

— Адрес?

— Квартал сорок три, дом семь, квартира пятнадцать.

— Так… Возраст?

— Восемнадцать лет.

— А чего пришёл? Чего тебе интересно?

Генрих замялся, потом сказал, покраснев:

— Мне кажется… Я гетеросексуал.

— Приходи завтра, мы проверим данные о тебе, и присылалась ли листовка. Сегодня всё закрыто.

Парень рискнул и вернулся на следующий день, прогуляв занятия в университете.

Говоривший с ним днём ранее оказался пятидесятилетним бородатым мужиком в кожаной куртке. Генрих немного напрягся — внешностью мужик напоминал матёрого БДСМ-щика, но смотрел на юношу совсем по-другому. Не так, как обычно смотрят одинокие старшие.

— Пошли, — сказал он и повёл по тёмному коридору. — Вроде бы, всё чисто, хвостов полиции за тобой не замечено.

Они прошли в зал. Внутри играла рок-музыка — запрещённая, шовинистическая и страстная. В углу находился небольшой бар, где Генрих с удивлением увидел спиртные напитки. Вдоль стены виднелось несколько дверей с табличками «занято» и «свободно», а в центре, в полумраке, за старыми ноутбуками сидели три девушки и пара парней. По напряжённым и покрасневшим лицам Генрих понял, что они смотрят что-то странное.

— Меня зовут Роберт, — сказал мужчина, остановив юношу у комнатки. — Собственно, особенно рассказывать тут нечего. Даёшь шесть евро за час. Любой компьютер. В твоём распоряжении двадцать терабайт старой, доброй гетеросексуальной порнухи и нефильтрованный выход в Интернет. Есть старые книжки по половому воспитанию и настоящие фильмы о любви. Аренда комнатки — ещё три доллара в час. Выпивка, закуски, презервативы — ко мне.

Генрих заплатил за один час, сел за ноут и запустил список видеоплеера. В кадре были он и она, на огромной постели, абсолютно голые. Через пару минут Генрих, испугавшись, закрыл окно. То, что он увидел на экране, было одновременно жутко непривычным, неправильным по сравнению с тем, что он видел до этого, но в то же время бессознательно казалось естественным и настоящим.

— Извините, — его тронули за плечо.

Рядом стояла худая брюнетка — чуть постарше его, испуганная и раскрасневшаяся. Она смотрела ему в глаза.

— Да, — сказал он неожиданно хриплым голосом.

Взгляд Генриха жадно скользнул по фигуре девушки. Несколько секунд он смотрел на неё. Смотрел самым запретным, неприличным и попирающим гражданские права взглядом, пытаясь представить, как она выглядит без одежды.

— Вы… не хотели бы попробовать? Я уже заплатила на комнатку, — девушка показала ключик в руке.

У Генриха пересохло в горле.

— Я…

— Что? — она нахмурилась.

— Я новичок… первый раз тут…

— И что страшного? Я всего лишь второй раз тут, и тоже ни разу не пробовала, — она потупила взгляд.

— Я не могу, — сказал Генрих. — Я не умею.

Девушка раздражённо фыркнула и вернулась обратно на место за ноутбуком.

* * *

Он жалел о своей трусости все последующие годы. В следующий раз, через неделю, той брюнетки в клубе не оказалось, а подойти самому к любой другой девушке ему не хватило смелости и желания. Но и этот раз не прошёл даром — в этот раз Генрих читал статьи, много запрещённых статей о том, какой должна быть идеальная семья, что такое любовь между мужчиной и женщиной, как люди жили раньше.

От прочитанного стало страшно. Именно тогда Генриху стало совершенно ясно, что тот путь, которым ведут его народ последние десятилетия — это вовсе не прогрессивный путь. Это путь в никуда, и он идёт по этому пути вместе со всеми.

Ещё страшнее оказались мысли о том, что его родители — не преступники, как ему внушали до этого.

Когда их лишили родительских прав, Генриху было пять лет. Как и большинство других семей в начале правления НФПЕ, мать с отцом, потеряв надежду, переехали в другую страну. След их затерялся. Генрих тогда не сразу осознал весь ужас произошедшего — ведь его мозги были промыты телевидением и психологами — воспитателями. Что и говорить, одно время даже сами слова «папа» и «мама» были запрещены, как неполиткорректные и ущемляющие права гомосексуальных пар.

Тогда в клубе Генрих впервые захотел найти своих родителей — но как? Где их искать в восьми миллиардах мирового населения? Юноша сидел несколько часов, пытаясь найти по медленному каналу в мировой сети хоть какие-то следы, но тщетно. Фамилия оказалась столь распространённой, что объём информации в социальных сетях, который предстояло перелопатить, был огромен.

В конце концов, Генрих плюнул и снова открыл видеоплеер. Ему не терпелось ещё раз посмотреть, как выглядит женское тело.

* * *

Облава случилась в третий раз. Спецназ ворвался в зал, повалил на пол всех посетителей.

— Попался, сладенький, — слащаво сказал Генриху спецназовец, защёлкнув на его запястье браслет наручников и хлопнув ладонью по ягодицам.

— Выродки! — кричал Роберт. — Ошибки природы! Грёбаный режим!

Именно тогда Генрих сделал свой выбор.

Роберта посадили в тюрьму, подвергли химической стерилизации и принудительному приёму гормонов. Генриха же, как новичка, оправдали, одели электронный «браслет шовиниста», через который фиксировалось каждое передвижение субъекта. Свободу — если жизнь в этом обществе можно называть свободой — он обрел через четыре года, в полной мере осознавая, что