Нил Никандров - Глоток дождя

— Нравится? — Малезинская прикоснулась к локтю Андрея.

— Забавно. Смерть в образе цветущей женщины.

— Вам еще рано задумываться об этом. Но я хотела бы подарить ее вам. На будущее...

Андрей рассказал о «приеме» у Малезинских Юзину.

— Как бы не сплавил он Рейсдаля и все, что ему найдут, подальше от наших мест. Я думаю, контракт он заключил не только со мной.

— Ты, прав, Андрей, — согласился Юзин. — О Кваче и его делишках надо сообщить обязательно. Не печатает же он английскую валюту.

Незаметно подошло время встречи с Грошевым.

К условленному месту напарники отправились загодя, вдоль железнодорожной колеи. Этот перегон использовался мало. В молчании, под шелест листвы и птичий гомон дошли до разъезде на котором трудился и обитал Хельмут Гайнц.

Дом обходчика напоминал кубик, брошенный на равнину стола. К дому примыкал пассажирский перрончик, над которым на шести ногах-пилонах горбился гофрированный навес. Чуть дальше сверкал разноцветными стеклами семафор. По луговой низине, исчерченной ирригационными канавами, стремилась в бесконечность рельсовая колея. Высокая щебенчатая насыпь в четырехстах метрах от разъезда совершала плавный изгиб и по прямой уходила к синему лесу, в котором предстояла встреча с Грошевым.

Черняк и раньше бывал на разъезде. Перебрасывался с Гайнцем прощупывающими репликами, бродил в лабиринте роялей, собранных Вайкисом под навесом. Встретиться с самим музыкантом не удавалось.

Сегодня на подходе к разъезду Черняку послышались мелодичные фразы губной гармоники. Музыкальных склонностей у обходчика не замечалось. Может быть, Вайкис? Перрон загораживало станционное здание. Только приблизившись к его закопченным стенам, Юзин и Черняк увидели необычайное для разъезда многолюдье. На импровизированной арене — скатерти, расстеленной на бетоне, — показывал акробатический номер мальчик в клетчатом трико. Нехитрый мотив, который они слышали, на губной гармонике наигрывал Красный — антрепренер этого жалкого зрелища. Но вот — последнее сальто и мальчик поклонился публике, Красный снял с головы багрового цвета шляпу и пошел по кругу, собирая позвякивающий гонорар. Невозмутимо опустил монету Гайнц; щедро, как артист артистам, сыпанул мелочь Вайкис; единственная женщина среди присутствующих — Нарцисса Викторовна — ткнула в шляпу бумажную купюру и порывисто поцеловала мальчика. Из четверки мужчин, которые сидели в отдалении и были, судя по лопатам у ног, землекопами, бросил несколько медяков самый молодой. Красный повернулся к мальчику, но застыл, как будто сделал стойку: он увидел пришельцев. Передернулся, как от электрического разряда, гортанно выкрикнул непонятную команду и, пятясь, исчез за роялями. Быстро собрал пожитки и шмыгнул вслед за ним мальчик.

— Не удивляйтесь, — любезно объяснил Вайкис. — Он малость не в себе, война вывернула его наизнанку. Шарахается от всех малознакомых.

Юзин грубо возразил:

— Какой он ни есть — плевать! Но этот пожарник таскается за нами и что-то вынюхивает. Ждет, чтобы ему прищемили нос? За этим дело не станет.

Черняк заметил, как встрепенулся Гайнц, почувствовав угрозу в голосе Юзина. Вайкис рассмеялся.

— Вы заинтриговали несчастного.

Гайнц не выдержал:

— Мне рассказывали, что в горящем доме погибла его семья. Он ищет виновников злодеяния.

Каркачева, поохав, прервала этот разговор:

— Маэстро, вы обещали музицировать. Мы ждем! — она безбожно исковеркала немецкую фразу.

— Не смею отказать даме, хотя я зарекся играть. Серьезная музыка теперь никому не нужна, разве что птицам и Хельмуту, которому иногда требуется снотворное, — Вайкис похлопал Гайнца по плечу. — Я буду играть довоенное...

Музыкант пододвинул к белому с золочеными ножками роялю грубо сколоченный ящик, поерзал на нем, усаживаясь поудобней, прикоснулся к клавишам и извлек из инструмента раздумчивые аккорды.

Заиграл Вайкис что-то церковное, по всей вероятности, фортепианное переложение хорала, заплетая созвучия в прозрачную умиротворяющую мелодию. Но вот в звуковую ткань хорала проникли болезненные, нестройные акценты, нервировавшие, по-видимому, музыканта, потому что самозабвенность, с которой он начинал, улетучилась, и в его посадке, в движениях рук проступила напряженная манерность. Черняку почудилось, что диссонансы вторгались в хорал помимо воли Вайкиса, а тот пытался скрыть это, снова и снова возвращаясь к чистым печально вибрирующим звукам.

Затихла последняя нота, и Нарцисса Викторовна захлопала Вайкису.

— Вы — великий, невероятный пианист! Вы чародей! Музыка, исторгнутая вами, заставляет стремиться к совершенству!

Вайкис поднялся с ящика и поклонился.

— Оказывается, мое искусство нравится не только птицам. Весьма польщен, что оно тронуло вас.

— Вы учились где-нибудь? — спросил по-немецки Андрей.

— Как же, учился, и не где-нибудь, а в Варшавской консерватории! Эти годы священны для меня, я дышал, бредил музыкой! Но война, война, — Вайкис помрачнел. — Костел, в котором я был органистом, разбомбили «юнкерсы». Знаете, как мне пришлось зарабатывать? Какой-нибудь солдафон давал очередь, и я угадывал количество выпущенных пуль. Подсчитывали гильзы, и, если я не ошибался, совали подачку — бутерброд, сигарету...

— Разъезд — не самое удачное место для хорошего музыканта, — посочувствовал Андрей, — вы заслуживаете лучшего.

Вайкис снисходительно разъяснил:

— Я удалился сюда сознательно — подальше от глупости людской. И если играть, то для себя. А полезные дела можно творить всюду. Видите инструменты? Смахнуть пыль, заменить лопнувшие струны, настроить — и они будут служить! Это — спасенная музыка.

— Откроете магазин музыкальных инструментов?

— Нет-нет! Что вы! Все меркантильные хлопоты возложены на комиссионера Квача. Я исполняю обязанности санитара: ищу инструменты в заброшенных жилищах, транспортирую, придаю товарный вид.

— Вам легче! — воскликнула Каркачева. — А наши поиски все еще безрезультатны. Официальные власти пытаются убедить меня в том, что грузовики с музейными ценностями уничтожены фашистами. Не верю!

— Я слышал об этом, — протянул задумчиво Вайкис. — Если не ошибаюсь, мой комиссионер Квач осведомлен о людях, которые несли ответственность за этот груз. Что-то он рассказывал. Но что? Не помню...

— Как вы сказали? Квач? — всполошилась Каркачева. — Комиссионер? Еще одна легкокрылая надежда! Землекопы, которых я наняла, перекидали горы грунта и ничего не нашли. Три дня рылись у стен рыцарского замка. Местный житель заявил, что фашисты припрятали там цинковые ящики.

— Вы доверчивы, — снисходительно усмехнулся Юзин. — Этот «местный житель» просил вознаграждение за так называемые сведения?