Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

Девушка молчала всю дорогу и лишь незадолго до конца поездки потребовала у таксиста не оглядываться на нее. Андроид послушно кивнул.

Эфимия вытряхнула из сумки неприметные серые вещи и переоделась в них. Водитель и глазом не моргнул, рассчитываясь с пассажиркой, хотя новая Эфимия разительно отличалась от прежней. Заплатив по тарифу, девушка на ходу скинула сверток со старыми, «киберскими», вещами в уличную урну-молекулярку и вошла в помещение. «Вот что умеет делать с человеком безобразная и безликая одежда!» — увидев себя в зеркале, с удовлетворением отметила она. Серенькая, невзрачная, Эфимия скользнула к роботу, отображенному в виде объемного голографического интерфейса внутреннего компьютера «Мемори». Влившись в программу через свой компьютер, она выкупила зарезервированный накануне билет до Каира и поспешила на регистрацию, которая между тем уже заканчивалась.

— Простите, мэм, — шагнули ей навстречу два «синта» из ПО, мужская и женская модификации.

Эфимия была так поглощена своей целью, что даже не поняла, откуда они взялись.

— Что? Кого нужно? — резко спросила она, отталкивая от себя руку биокиборга-женщины.

Последовал пресный ответ, произнесенный пресным тоном. Говорили «синты» дуэтом:

— Вам надлежит пройти с нами для выяснения…

— С дороги! — мрачно буркнула она, делая шаг в сторону, а затем чуть отступая под их напором. — Я сотрудница Академии!

— Вы студентка Академии Эфимия Калиостро…

— Спасибо, что напомнили.

Не заметив сарказма, мужчина-биокиборг продолжил:

— А мы подчиняемся приказу 2418 от пятого апреля и согласно ему вынуждены задержать вас.

— Что за дурацкий приказ? Я опаздываю на свой рейс!

— Мой приказ, — линза у нее в глазу принудительно включилась, транслируя изображение отца в его рабочем кабинете. — Какого черта, колючка?! Тебе нечем заняться? То ты крушишь оборудование Академии и устраиваешь пожар, то сбегаешь из больницы, где должна оставаться до полного выздоровления.

— Для надзора. Потому что я здорова, — буркнула Эфимия.

Дик поморщился:

— Ну, довольно! В чем дело?

— Мне нужно в Египет.

— Мы с тобой уже обсуждали этот вопрос! — его зеленовато-синие глаза начали метать молнии. — Или ты считаешь, что я тут тоже развлекаюсь и придумываю себе новые увеселения? Например — погоня за тобой по всему городу…

— Я не собиралась в Пирамиду Путешествий, если ты об этом, — огрызнулась она, исподлобья глядя на отца. — Что это ты вдруг так мной заинтересовался? Мне нужно в Луксор, в город, а не в горы!

— Зачем? — пропустив мимо ушей упрек, настаивал Калиостро.

— Мне нужно.

— Это плохой ответ, колючка!

— Я должна отыскать там один дом. В нем должны храниться записи. Одна запись… очень важная.

— Что за записи, Эфимия? — Дик злился не понарошку: вполне возможно, что своей выходкой она сорвала какую-то важную встречу.

— Записи астурина Гельтенстаха. Посмертные, — веско добавила она, предполагая, что это произведет фурор.

Но подполковник молчал. Его лицо не выражало ничего. Калиостро просто смотрел на дочь, а ей вдруг стало удивительно все равно, что он подумает, скажет или сделает.

— Колючка… — с трудом заговорил Дик, откровенно подавляя желание сказать ей то, что хотелось, причем сказать цветисто и со всеми полагающимися подробностями. — Я, конечно, понимаю, что время от времени в обществе что-то зреет и однажды наступает кризис молодежи. Та бросается на своих родителей и начинает укорять во всех грехах: вы много работали, вы мало уделяли нам внимания, редко покупали нам пирожные и вместо трех раз целовали на ночь всего два с половиной. Старикам предъявляется счет, и тем нечем крыть: вроде все справедливо, вроде никакой роли не играет тот факт, что не пропадай родители на работе, они вообще не знали бы, что такое пирожные. Так вот, даже в этом ты вряд ли имеешь право упрекать нас с Фанни, потому что столько внимания, сколько уделялось тебе до самого взрослого возраста, не получал ни один ребенок в Содружестве. И мне не понравилась твоя фраза «И что это ты вдруг так мной заинтересовался?» Прекрати играть роль несчастной обделенной родительской любовью сиротки, со мной это не пройдет.

— Пап! Пап! Прости, я не тебе это сказала…

— А кому?

— Ну, неважно… Другому… считай, другому, выдуманному папе…

— Что? — бросил он.

Она тяжело вздохнула и, скаля зубы, через силу созналась:

— Ну да, да, у меня такая игра.

Поток его красноречия иссяк и со словами: «Жду тебя в Управлении!» — Дик прервал сеанс.

— Да… кажется, я его довела… — пробормотала обескураженная Эфимия.

Она даже не стала сопротивляться «синтам»-пэошникам и пошла с ними к управленческому гравимобилю. Да и какой смысл сопротивляться, когда регистрацию она проворонила и самолет в ближайшие минуты поднимется в воздух?

— Может быть, зря я сказала этому человеку правду? — спросила она киборга-мужчину. — Похоже, он разозлился и не поверил…

Полицейский промолчал.

Риккардо Калиостро ждал ее в своем кабинете спецотделовского крыла. Здесь привычно пахло табаком и свежеснятой древесной корой — именно такой нейтрализатор сигаретного дыма подмешивала в воздух система очистки, но полностью справиться с запахом не могла. Эфимии же он нравился, потому что всегда напоминал об отце, о разговорах с ним, о том, как тот гладил ее по волосам прокуренными пальцами, а она ловила их губами и шкодливо хихикала, катаясь у него на коленях.

— Знаешь, давай сходим перекусим, — предложил он, будто всего-то двадцать минут назад вовсе не был готов разнести все в клочья.

Эфимия обреченно пожала плечами. Какая теперь разница, чем заняться? Ланч с этим мужчиной ничем не хуже пребывания в клинике.

Дик набросил куртку и, когда они вышли в коридор, взял дочь под локоть.

— Извини, — шепнул он, — но тебе совершенно не идет этот цвет. Он портит тебя. Впрочем… наверное, я мало что в этом понимаю… в моде, в тряпках…

— Этот цвет, пап, не идет никому. Это не цвет, а его отсутствие. Страна, где люди поголовно носят такой цвет — это страна нищих духом, телом и сердцем, это страна заключенных, которые слепо считают себя свободными и набрасываются с кулаками на каждого, кто видит, как все выглядит на самом деле.

— У тебя, наверное, очередной переходный период, — усмехнулся Калиостро, похлопав ее по спине между лопаток и пропуская в лифт. — Киберский бунт закончился, начинается что-то новенькое. Между прочим, твой старый гардероб, несмотря на его эпатажность, нравился мне куда больше этого.