Анатолий Ромов - Поединок. Выпуск 17

— Конечно, Эмили. Я этого не делал. Я не имею представления, где она.

— А почему они так говорят? Почему они такие противные?

Обняв ее одной рукой, он открыл дверь в кухню:

— Войди и глотни чего-нибудь. Ты, верно, хочешь пить.

— Нет, нет, — отпрянула она от него, негромко всхлипнув, — не сейчас! Сейчас мне надо побыть одной. — Она подбежала к велосипеду, вытащила его из куста сирени, обернулась и взглянула на него темными, полными боли глазами: — Когда… Когда это пройдет, я… может быть… вернусь. И если вы захотите, я буду убирать и готовить и… Но не сейчас.

И она снова всхлипнула. Потом, справившись с волнением, вскочила на велосипед и умчалась, так нажимая на педали, что только темная косичка билась по спине.

Джон постоял немного, глядя ей вслед. Когда она скрылась, он опустился на ступеньки, но вспомнил о письмах.

Первое, что бросилось ему в глаза, — «Арт ревью». Наконец-то. Мнение критика из «Арт ревью» больше всего интересовало его. Разорвав обертку, апатично стал искать статью. Она оказалась большой — на целую колонку, и, читая ее, он, к своему удивлению и удовольствию, обнаружил, что она полна энтузиазма:

«Возможно, огромный шаг вперед, который мы отмечаем на этой выставке, еще окончательно не закрепился. Но большинство полотен, увиденных критиком в этом году, в высшей степени впечатляют. И кажется неизбежным, что вскоре наша страна встанет перед фактом — она обретет подлинно великого американского художника в лице Джона Гамильтона…»

На мгновение он забыл обо всем — так обрадовался. Но только на мгновение. До него тут же дошла вся ирония ситуации, и радость омрачилась. Какое теперь имеет значение эта приятная статья! Он бросил журнал и стал просматривать письма.

Был конец месяца — счета, счета… Счет из магазина, из молочной, с бензоколонки Стива Риттера. Последние остатки мгновенной радости померкли! Он взглянул на конверт и подумал о Стиве Риттере — как тот, сидя в своей тесной конторе, выписывал этот счет. Когда? Вчера? После поисковой партии? Прежде чем отправился регулировать движение?

Был еще счет из магазина стройматериалов в Питсфилде. Джон не помнил, чтобы когда-нибудь был в этом магазине. Должно быть, Линда…

Разорвал конверт и вытащил счет. Сверху обозначено его имя и адрес. Дальше следовало:

29 августа — 3 стофунтовых пакета готового цемента

по 1 доллару 95 центов    5,85

1 мастерок                         ,79

                                        6,64

Минуту он сидел, уставясь в листок. 29 августа. День его отъезда в Нью-Йорк. Но он не покупал никакого цемента. Или… Он почувствовал, как возвращается удушающее ощущение кошмара. Цемент! Куст сирени перед ним задрожал и расплылся. Малиновка скакала по газону. Казалось, она куда крупнее, чем на самом деле, и он, будто загипнотизированный, смотрел, как она что-то клюет в траве.

Вскочив с места, Джон вбежал в дом и принялся звонить в магазин стройматериалов. Ответил скучный женский голос. Руки у него дрожали. Он чувствовал, как трубка бьется об ухо.

— Говорит Джон Гамильтон из Стоунвиля. Я только что получил счет на кое-какие предметы, которых не заказывал…

— Минуточку, сэр. — Изменился у нее голос? Уж конечно, она, как и все остальные, уже знала это имя — Джон Гамильтон.

Он слышал ее удаляющиеся шаги. Звук казался гулким и таким же нереальным, как малиновка на газоне.

Вот как это бывает, подумал он, когда начинаешь сходить с ума. Эта неудержимая дрожь, эта путаница… Наконец ответил мужской голос.

— Алло!

— Я получил счет на товар, который не заказывал… Последовала долгая пауза. Потом мужчина угрюмо сказал:

— Извините, мистер Гамильтон, но счет правильный. Я сам принимал заказ по телефону. Вы позвонили утром, что-то около девяти.

— Но я вам не звонил!

— Джон Гамильтон из Стоунвиля. Вот какое имя. Джон Гамильтон сказал, что ему нужен цемент — подремонтировать плотину на ручье для детской купальни. Я предупредил, что для этого лучше обычный цемент, но он настаивал, что нужен готовый к употреблению, и просил доставить сразу же. Грузовик как раз ехал к вам по соседству. По вторникам он всегда выходит в девять, так что я сразу же погрузил мешки. И вы, то есть он, велели не останавливаться около дома, потому что дома вас не будет, а выгрузить их за домом, где ручей поворачивает, у дороги.

Сеть как бы стала видимой и висела над Джоном — темная, спутанная, смертельно опасная, как паутина, от которой не спастись. У поворота ручья. Это за домом, ближе к Фишерам — он не был там с тех пор, как вернулся из Нью-Йорка. Туда не дошла поисковая группа — из-за того, что Стив разозлился на мужчин и отослал их по домам.

Он смутно сознавал: необходимо что-то сказать, — на том конце провода таится опасность. Но не мог сказать ничего, что изменило бы положение.

— Это был не я, — выговорил он. — Если кто-то, и звонил, назвавшись Джоном Гамильтоном, то это был кто-то другой. Я ничего не заказывал.

Все, кроме поворота ручья, теперь не имело значения. Он взбежал наверх, надел рубашку и брюки, в которых был накануне, и выскочил из дома.

Клены бросали на пыльную дорогу перистые сине-серые тени. Движущиеся, изменчивые, становящиеся то темнее, то светлее, они казались ему тенями сетей. Место, где ручей изгибался у самой дороги, было ближе чем за сто ярдов от дома. До него донеслось свежее, веселое журчание ручья. Наконец показался и сам ручей, делающий крутой поворот и снова уходящий в луга. Высокие травы, росшие у дороги, были повалены. Он заметил это раньше, чем подошел.

Снова вспыхнули страшные виденья.

Добравшись до места, он увидел, что травы примяты там, где сбросили цемент с грузовика. Сломанные и поваленные стебли увядали под горячим солнцем. Но мешков с цементом там не было.

Ничего там не было.

Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил след. Один-единственный. След тачки. Джон двинулся к нему сквозь поваленные травы. Тонкая белая линия тянулась параллельно с ним несколько футов, потом прекратилась. Он нагнулся и тут же понял: цемент. Цемент, высыпавшийся из разорвавшегося мешка.

Разорвавшегося? Разорванного! Он был уверен в этом. След цемента был так же заметен, как след тачки — все это подстроено специально. Это была часть всего кошмара, его кульминация: отпечатанная записка, разрезанные картины, чемодан на свалке, джинсы…

Он шел по следу тачки через заросший луг. Если след ослабевал, всегда находилось что-то еще, что направляло его: сломанная веточка вишни, раздавленный побег золотой розги или вновь полоска цемента. Это был след, который заметил бы и ребенок, и он неумолимо уводил все дальше и дальше от ручья к дому.