Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Снова движение — и на гальку с камней ловко соскочил мальчишка. Спружинил ногами и выпрямился.

Так я увидел разбойничьего «короля» Спорад.

Нори Пирелли стоял в десятке шагов от меня в свободной позе, опустив к ноге широкую шпагу-чиавону. В другой руке он держал маленький круглый щит, поблёскивающий отполированными выпуклыми роговыми бляхами. Итальянец выглядел моим ровесником, примерно одного со мной роста и сложения. Скорее всего, он нравился девчонкам — смуглый, тонколицый, с большими карими глазами и волнами чёрных кудрей, рассыпанными по плечам. Руки Нори от запястий до локтей закрывали наручья из толстой кожи, а прямо на голое тело была одета такая же, как у меня, бригантина.

— Я — Нори Пирелли, — он говорил на неплохом английском. — Зачем ты хотел меня видеть? И почему оскорбляешь меня, если мы с тобой не ссорились?

— Я вызываю тебя на поединок, — я вытянул в его сторону палаш. — И уже объяснил — почему. Что тебе нужно ещё?

— А… — Нори усмехнулся, блеснули белые зубы, но улыбка была нехорошая, злая. — Рыцарь. Ещё один рыцарь. Ещё один идиот. Ещё один правдолюбец. Ты не русский? — я кивнул, не спуская с него взгляда. — Ну, я подозревал это. А зачем мне сражаться с тобой? С какой стати? Моей крепости вам не взять. Постоите под стенами — и уйдёте. Так уже бывало. Ты думаешь, что ты первый?

— Я не первый, но я, похоже, самый умный. Или самый удачливый… Оглянись, — и я махнул рукой.

Нори обернулся. Как раз вовремя, чтобы увидеть падающий с зубца флаг — он летел, похожий на гаснущий язычок пламени, и Нори проводил его взглядом до земли. Повернувшись ко мне, он быстро спросил:

— Что это?

— Это наши ребята, — любезно пояснил я. — Всю ночь лезли. Надеюсь — никто не сорвался… Кстати — у них луки, арбалеты и аркебузы, оттуда ваши позиции — как на ладони. Перебьют вас с удовольствием. Прямо сверху, а вам вверх стрелять будет не очень-то удобно, — я излагал всё это обстоятельно и почти доброжелательно. — Следить нужно лучше за своими часовыми. И не расслабляться. Теперь разговор другой.

Нори, конечно, был работорговцем и бандитом. Но лидером он тоже стал не просто так. И, судя по всему, всё оценил.

— Тогда зачем тебе этот поединок?

— Ты же сам сказал — я рыцарь, — пожал я плечами.

— Хороший ответ, — он вновь скользнул взглядом по скалам, махнул рукой своим, которые уже начали беспокоиться. — Но у меня ведь есть люди и в помещениях…

— Внутрь мы можем войти без проблем. А там — один за одного, и наших-то больше намного… А кого возьмём живьём — топим в море. Если доведём.

— Если ты убьёшь меня — что будет с моими людьми? — Нори был спокоен и серьёзен.

— А чего бы ты хотел? — вопросом ответил я.

— Ясно… Ладно. Хорошо погуляли, — усмехнулся он. — А если я убью тебя, русский?

Я впервые прямо посмотрел ему в глаза. И ответил уверенно:

— Не убьёшь. Не сможешь.

Весёлый колдун тебе ворожил —До века не знать утрат.Словца поперёк тебе не скажи,А скажешь — будешь не рад.

Богатство и удаль — залог удач,А ты — и богат, и смел…А под ноги кто-то попался — плачь!Когда и кого ты жалел?!

Богатство мужчин, девичья красаЕдва пожелал — твоя!Но… всё же нашла на камень коса.Тебе повстречался — я.

Тебе не поладить со мною добром,Как водится между людьми.В гробу я видал твоё серебро,А силой — поди, сломи!

Не будет пощады — или ничьей,Не кликнешь наёмных слуг.С тобой нас рассудит пара мечейИ Правда, что в силе рук!

В этой схватке — лишь Правда в цене!За всё отдувайся сам!Кому из нас — тебе или мне? —Оставят жизнь небеса?!

В этой схватке — лишь Правда в чести,И Меч — глашатай её!Из этой схватки двоим путиНе быть.И кричит вороньё.

Раскланиваясь, Нори двинулся по кругу, заходя мне за спину — чтобы заставить меня повернуться, тогда солнце засияло бы мне в глаза. Я начал отступать, не давая развернуть себя, потом метнулся вперёд, и Нори едва спас ноги, подпрыгнув, а я уклонился от щита, ударившего меня в лицо. Жёстко скрежетнула сталь чиавоны о мою дагу, я оттолкнул шпагу итальянца. Совсем не фехтовальные, с замахом с плеча, удары рассыпали бледные искры. Подставленный щит гулко ухнул, как маленький пионерский барабан. Я отскочил, спасая колено от дробящего пинка, чиркнул кончиком даги по бригантине итальянца. Его лицо вздрагивало перед каждым ударом — не от страха, конечно, а от напряжения. Сталь уже не лязгала — скрипуче вскрикивала. Нори был силён, а главное — ловок, очень ловок… Удар! Мелькнувшая нога впечаталась мне в плечо, бросив на спину, но я перекатился через спину и, вскочив на ноги, едва не снёс голову Нори вонзившему чиавону в песок там, куда я упал. Он кувыркнулся назад — прямо из приседа — и, сбив влево мой укол щитом, размашисто рубанул меня в голову. Я отклонил удар дагой, и мы плавно отодвинулись друг от друга. Нори тяжело дышал.

— Ты не куришь? — спросил я его по-английски.

— Нечего, — он пожал плечами. — И всё-таки это нечестно. Если я тебя убью, твои отпустят моих ребят?

Вместо ответа я закрутил палашом «восьмёрку», держа дагу у бедра остриём вниз. Вновь брызнули веером искры. Удар пришёлся точно под прямым углом, отчего я перестал чувствовать руку до локтя — хорошо ещё, что и у Нори, кажется, была та же проблема. Он морщился и шевелил локтем, не торопясь больше нападать.

— Твои люди уйдут, если ты победишь, — сказал я. Нори оскалился, кивнув. Клинки сухо хряскали, сшибаясь. Я перехватил дагу и, улучив момент, изо всех сил вогнал её в центр щита, за край одной из роговых блях. Дагу вывернуло из моей руки, но и Нори с рычанием отбросил щит — то ли я его ранил сквозь него, то ли с дагой щит стал неудобен.

— Клинок против клинка, — сказал он, словно предложил мне пари. Я поклонился, чуть отведя левую руку в сторону. В моём поклоне не было наигрыша — просто равнодушное уважение к тому, кто хорошо владеет шпагой.

Мы неспешно, с дальней дистанции, обменялись несколькими ударами. Казалось, у нас обоих внезапно пропало желание драться. Но я по себе знал — это не так.

Хрясть! Хрясть! Клинки столкнулись уже всерьёз — на уровне колен. Нори сделал плавное, как летний ветерок и быстрое, как молния, движение — и на левом бедре спереди у меня с хрустом распалась штанина. Наружу брызнула яркая кровь, а внутрь хлынула жгучая боль, но я сказал отскочившему итальянцу: