Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия

Удача отца Горация давала Дюрану ключ к пониманию остальных. Дамьен де Моро был теперь более чем откровенен с де Шалоном и делился тем, что знал, тем более, что у него не спрашивали ни о чём предосудительном, да и вопросы-то ронялись исключительно походя…

— Что происходит с малышом Гаттино? Почему он так печален?

Ворон толком не знал, но слышал, что Эмиль страшно пережил смерть отца в позапрошлом году, а тут откуда-то услышал, что матери предлагают вторично выйти замуж — Гаттино кажется, что он и так никому не нужен, а если мать согласится — он ведь и вовсе лишним станет, тем более, что замужество ей предлагает Жискар ле Блан, чиновник почтового ведомства, который на него сказал «отродье Галленов» и посмотрел, как на жабу болотную. «Но мой отец говорил, заметил де Моро, что вряд ли, мол, Аманда де Галлен за него выйдет. И небогат, и невзрачен… Зачем ей за него выходить? Появятся претенденты и получше… Но Гаттино переживает» «Печально», проронил де Шалон. «Кроме того, у него изменился голос и на него постоянно кричит отец Теофиль — будто тот виноват…»

Дюран просил Горация выяснить три вопроса — причины скорби Эмиля де Галлена, основания для истеричности у Потье и странное отношение одноклассников к Лорану де Венсану. Однако, прояснив первое, Гораций не спешил выяснять остальное, опасаясь, как бы Дамьен не понял цели расспросов.

Но обстоятельства благоприятствовали отцу Горацию: только они закончили поединок и решили побродить в саду коллегии, из дальней галереи вышел Лоран де Венсан. Проходя мимо, он окинул Дамьена холодным взглядом и демонстративно поклонившись учителю, молча пошёл к спальному корпусу. Де Шалон не мог упустить такой повод и, проводив уходящего глазами, пожал плечами, обронив Дамьену, что его друг — человек весьма странный… Гораций намеренно вызывал того на ответ, что де Венсан отнюдь не является его другом и ожидал услышать несколько эмоциональных фраз на его счёт.

Однако не дождался ничего.

Дамьен, уже ставший податливой глиной в его руках, опустил глаза и промолчал. Умный иезуит не собирался переспрашивать, но внимательно вгляделся в лицо Ворона. Тот был странно бледен, словно обездвижен, но губы его нервно тряслись. Всё это насторожило Горация, но он, как ни в чём не бывало, предложил сразиться на бильярде. Дамьен согласился и, пока они дошли до зала, пришёл в себя.

Около полуночи Дюран, давно уложив детей спать, пришёл в спальню, и Гораций поделился тем, что узнал, равно и тем, что узнать не смог. Оба они переглянулись.

Происходило что-то странное.

За прошедшее с начала учебного года время взгляд Эмиля де Галлена изменился, стал горестней и мрачнее. Он часто из окна корпуса наблюдал за прогулками в парке отца Дюрана с Потье и д'Этранжем. Тяжело вздыхал и с тоской оглядывал отца Даниэля. Он никогда не встречал такого человека, столь мужественного и умного. Чувство очарованности педагогом было юношеской влюбленностью, обретением кумира, но Эмиль понимал, что не может соперничать с сокурсниками. Гастон был в его глазах необыкновенным умницей, Филипп — знатным красавцем, предметом всеобщей зависти. Сам он, правда, завистлив не был, но на наметившиеся предпочтения отца Дюрана смотрел с тоской и унынием. Увы, сам он не мог похвастать ни блестящими успехами в учёбе, ни титулом. Оглядывая себя в зеркале, кривился. Эмиль не нравился себе. И на девчонку похож, и слабак к тому же. Нет, отец Дюран вовсе не игнорировал Эмиля, иногда Котёнок замечал на себе его участливый взгляд, исполненный беспокойства, Дюран был неизменно внимателен, но…

На следующий день отец Дюран, и без того в последние дни ласковый с Эмилем как самая любящая мать, отметив, что он излишне бледен, повёл того в лазарет, и хотя отец Эрминий не нашёл в Эмиле никакой болезни, обеспокоенность Дюрана не прошла. Они присели на скамью в парке.

— Сын мой, — в это обращение, подчеркнуто ласковое и заботливое, Дюран вложил душу, — если ты не болен, что гнетёт тебя? Предаваться унынию греховно, грешна и печаль, если только это не печаль о своих грехах. Но я вижу, что тебе тяжело. Возможно, ты не можешь поделиться личным и сокровенным — я и не прошу этого, но мне бы хотелось, что бы ты понял — Господь прислал меня сказать тебе это — у тебя есть друг, готовый поддержать тебя в любой скорби. Я буду тебе другом, братом, отцом. Пока я жив — ты не будешь одинок.

Эмиль грустно глядел на поверхность пруда. Во взгляде мальчика Дюран не видел отторжения или неприятия, но не было и искренности.

— Вы это говорите всем? — он спросил не вызывающе, скорее устало.

На глаза Дюрана навернулись слёзы, и одна скатилась на руку Эмиля. Малыш, окаменев, замер.

— Я не предлагаю отцовства тому, кто не нуждается в нём. Едва я увидел тебя, я понял, что хотел бы иметь именно такого сына, как ты. Я думал, что ты отвергнешь меня. Однако, я часто смотрел на тебя, и вскоре понял, что и ты очень нуждаешься в моей любви. Если я ошибся… — Дюран не смог договорить.

Малыш в слезах бросился ему на шею.

Из прорвавшейся теперь откровенности и жалоб Эмиля отец Дюран не узнал ничего нового, но с магической властностью утешал малыша. Даже если его мать и выйдет замуж — ему уже шестнадцать. Он не ребенок. До совершеннолетия остается немного, в коллегии у него есть друзья, которые будут ему поддержкой и опорой, но главное — его всегда поддержит он, Дюран. Он теперь его второй отец. Но у него есть и ещё один отец — Господь наш Иисус, пославший его Эмилю. Разве этого мало? Ты больше не будешь одинок…

Мальчик тихо плакал на его груди. Он и верил, и не верил. Верил, что случилось невероятное — этот человек, столь пленивший его красотой и силой, предложил ему свою поддержку и любовь. Он видел, что Дамьен де Моро стал любимцем отца Горация де Шалона, и слышал, как перешептывались по этому поводу и его одноклассники, и воспитанники тех классов, где тот преподавал греческий. Дамьену завидовали. Отец Даниэль любимчиков не выбирал, был ровен со всеми, и вот теперь… Эмиль и мечтать не мог о подобном предпочтении! Но… может ли это быть? Дамьен — силач, краса и гордость коллегии, а он кто? Почему отец Дюран выбрал его? Потье, д'Этранж… Почему не они? Эмиль не верил. Всё казалось сном. Завтра он проснётся — и снова будет с ужасом ждать писем из дома, и ему снова не будет хотеться жить…

Но сон на следующий день не растаял. Отец Дюран утром разбудил его нежными словами и ласково потрепал по щеке. Дважды во время занятий назвал его «сын мой» — только его, Эмиля, и никого больше! Сам Дюран без труда находил поводы подчеркнуть своё расположение к Эмилю, приглашал на прогулки, помогал во всём, его опеку малыш, истосковавшийся по заботе и вниманию, чувствовал теперь поминутно.