Генри Хаггард - Аэша

Мои размышления были прерваны вошедшим в комнату стариком, которого ханша называла шаманом.

Осведомившись о моем здоровье, шаман сказал, что его зовут Симбри. Он наследственный Страж Двери, а по профессии — придворный медик. Его искусству обязаны мы с Лео жизнью. Шаман спросил, как меня зовут. Я назвал себя и поинтересовался, что он делал на берегу реки. Очутился он там не случайно. Он был предупрежден о нашем появлении и ждал нас.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал я.

Лейб-медик отвесил мне низкий поклон.

— Скажи, Холли, — спросил он, — как нашли вы дорогу в нашу страну, куда не заходят путешественники? Кого вы ищете здесь? Твой спутник говорил нам на берегу реки о какой-то царице.

— Разве? Это странно после того, как он нашел женщину с царственной осанкой, которая вытащила нас из реки.

— Ханша и в самом деле царица, Холли. Но как мог узнать это твой друг, лишившийся чувств, не понимаю. Не могу понять также, каким образом вы говорите на нашем наречии.

— Это язык очень древний, и мы ему обучались в детстве. Вы говорите по-гречески. Не знаю только, как греческий язык проник в эти края.

— Я объясню тебе, — сказал шаман. — Много поколений тому назад в местность южнее нашей пришел великий завоеватель. Ему пришлось уйти, но один из его полководцев, родом из Египта, перешел горы и покорил нас. Победители принесли в страну свой язык и религию. Окруженные высокими горами и пустынями, мы живем, не имея связей с внешним миром, и наша царствующая династия до сих пор ведет свой род от того полководца.

— Завоевателя звали Александром, не правда ли?

— Да, а его полководца — Рассеном. Его кровь течет в жилах ханши.

— Богиню, которой поклонялись завоеватели, звали Изидой?

— Нет, ее звали Гезеей.

— Это та же Изида. В Египте ее культ угас. Скажи, у вас ей продолжают поклоняться?

— На той горе есть выстроенный в честь ее храм. Там служат ей жрецы. Но жители этой страны — огнепоклонники. Задолго до прихода Рассена они поклонялись огню вот той горы, поклоняются ему и теперь.

— Не живет ли там на огнедышащей горе богиня?

— Чужеземец Холли, я ничего не знаю о такой богине, — отвечал шаман, пытливо вглядываясь в мое лицо. — Это гора священная. Проникнуть в ее тайны — значит умереть. Но зачем тебе знать все это?

— Потому что я интересуюсь древними религиями. Мы увидели Символ Жизни вот над той вершиной и пришли сюда изучать вашу религию, о которой знают многие ученые.

— Откажитесь лучше от своих намерений. На пути к горе вас ждут копья дикарей и пасти собак смерти. Да и нечего там изучать.

— Скажи, шаман, что это за «собаки смерти»?

— Собаки, на съедение которым обрекают, по обычаю страны, преступников и тех, кто оскорбил хана.

— Ваш хан женат?

— Как же, на своей двоюродной сестре, которой принадлежало полцарства. Поженившись, они соединили оба царства. Однако, довольно разговоров. Сейчас тебе принесут обед.

— Еще один вопрос. Скажи, друг Симбри, как я попал в эту комнату?

— Тебя перенесли сюда, когда ты спал. Разве ты не помнишь?

— Ничего не помню, — серьезно отвечал я. — А где мой товарищ и что с ним?

— Ему лучше. Жена хана, Афина, кормит его.

— Афина? — сказал я. — Это древнеегипетское имя означает «диск солнца». Тысячи лет тому назад жила женщина, которая носила это имя. Она была красавица.

— Разве моя племянница не хороша?

— Не знаю, — отвечал я, — я видел ее мельком.

Шаман ушел. Вошли слуги и принесли мне обед. Несколько позже пришла жена хана. Она замкнула дверь на ключ.

— Не бойся, — сказала она, заметив, что я испугался, — я не сделаю тебе ничего дурного. Скажи, кем тебе приходится Лео? Сыном? Впрочем, не может быть. Он так же мало похож на тебя, как свет на тьму.

— Он мой приемный сын, и я его люблю.

— Зачем вы пришли сюда? — спросила она.

— Мы ищем того, что пошлет нам судьба вот на той Огненной горе.

— Гибель найдете вы там, — сказала она, побледнев. — У подножия горы живут дикари. Но если вы даже спасетесь от них, за оскорбление святыни вас ждет смерть в вечном огне. На горе есть множество жрецов.

— Кто стоит во главе их? Жрица?

— Да, жрица. Я никогда не видела ее лица. Она так стара, что скрывает его под покрывалом.

— Она носит покрывало? — нетерпеливо спросил я, вспомнив другую, которая тоже «была так стара, что скрывала свое лицо под покрывалом». — Все равно мы пойдем к ней.

— Это запрещено законом, а я не хочу, чтобы кровь ваша была на мне. Я не пущу вас.

— Кто же из вас сильнее, ты или жрица?

— Я могу выставить шестьдесят тысяч воинов, у нее только ее жрецы да горцы-дикари. Я сильнее.

— Не все решает сила, — отвечал я. — Посещает ли жрица когда-нибудь Калун?

— Никогда. Между жрецами и моим народом заключен договор, по которому они не должны переступать реку. Точно также и ханы Калуна восходят на гору лишь для погребения своих близких, но безоружные и без войска.

— Кто же настоящий хозяин страны, хан Калуна или глава жрецов Гезея? — спросил я.

— В делах гражданских — хан Калуна, в вопросах совести — жрица Гезея, наш оракул и голос свыше.

— Ты жена хана, не так ли?

— Да, — покраснела она, — мой муж сумасшедший, и я его ненавижу.

— Я так и знал.

— Разве шаман Симбри сказал тебе? — внимательно взглянула она на меня. — Ты видел все. Лучше было бы, если бы я убила тебя! Что ты обо мне думаешь?

Я, откровенно говоря, не знал, что и думать. В то же время я опасался мести жены хана.

— Я всегда ненавидела мужчин. Мои уста чище горного снега. В Калуне меня называют «ледяным сердцем». А ты, может быть, думаешь, что я бесстыдное существо. — Она закрыла лицо руками и зарыдала. — Ты много знаешь, чужеземец, узнай же больше. Я сошла с ума, как хан. Это случилось тогда, когда я в первый раз увидела лицо твоего друга и вытащила его из реки. Тогда я…

— Полюбила его? — подсказал я. — Что же, это случается не только с безумными.

— О! Это не любовь, это что-то сильнее. Мною овладела какая-то роковая сила. Я вся его и только его. И, клянусь, он будет мой!

С этими словами жена хана вышла из комнаты. Как случилось, что страсть овладела ею так внезапно? Кто эта жена хана? За кого принимает ее Лео? О! Если бы я мог повидаться с ним раньше, чем он скажет решительное слово или сделает решительный поступок!

Три дня не видел я жены хана. Симбри сказал, что она уехала в город, чтобы приготовиться ко встрече гостей. Я просил Симбри пустить меня к Лео, но он вежливо отказал. Я попробовал написать записку, но монгол-слуга отказался ее передать, а привратник сказал, что не станет передавать записок на незнакомом ему языке. Я стал серьезно беспокоиться за судьбу Лео и на третью ночь решил во что бы то ни стало разыскать его.