Авенир Зак - Пропавшая экспедиция

Витоль улыбнулся.

— Сколько, по-твоему, Таракановых в Петрограде?

Макар пожал плечами.

— Думаю, несколько тысяч, Макар. Во всяком случае, очень много. Но тот Тараканов, который нам нужен, если только он действительно замешан в этом похищении, к нам не явится.

— Опыта у меня маловато, — вздохнул Макар. — Боюсь, что не справлюсь я с этим делом, товарищ Витоль.

Макар опустил голову. Витоль обнял его за плечи.

— Дело это серьезное, Макар, и тебе, пожалуй, не по плечу… — Он задумался и, помолчав немного, сказал. — Есть в Петрограде человек, который мог бы нам помочь. Видный криминалист, опытный сыщик, большой знаток искусства… Правда, сильно обижен на нас… На Советскую власть… — Витоль усмехнулся. — Попробуй, может быть, тебе удастся его уговорить.

— Вы говорите о Доброво? — спросил Макар.

— Да, — задумчиво сказал Витоль. — Прокофий Филиппович Доброво.

Прокофий Филиппович Доброво, покачиваясь в качалке, терпеливо выслушал Макара и тихо спросил:

— Зачем, молодой человек, вы мне все это рассказываете, а?

— Мы очень просим вас, Прокофий Филиппович… — начал было Макар, но Доброво прервал его.

— Напрасно просите, господин Овчинников, — так же тихо сказал он. — Во-первых, употребляя вашу терминологию, я политическая ищейка, и обращаться вам, представителю революционного пролетариата, ко мне не следовало. Так-то-с.

— Прокофий Филиппович… — попытался вставить слово Макар.

— Во-вторых, — так же тихо, не давая себя прервать, продолжал Доброво, — кому сегодня нужна эта коллекция, когда Россия летит в тар-тарары?!

— Но, Прокофий Филиппович… — снова опередил его Макар.

— И, наконец, в-третьих, — так же неумолимо продолжал Доброво. — Вы здесь выразились в том смысле, что я буду получать у вас паек. Запомните, господин Овчинников, Доброво не продается ни оптом, ни в розницу. Так-то-с…

— Но вы специалист своего дела, вы опытный сыщик!

— Я не сыщик, — презрительно сказал Доброво. — Я — криминалист. Сюда в этот кабинет приходили за советом крупнейшие юристы России. В этом кресле сиживал ныне здравствующий Анатолий Федорович Кони, если вам что-нибудь говорит это имя. Меня приглашали на консультации в Париж, в Милан, в Амстердам и даже в Венецию. И этот мой портрет, — он показал на портрет, висевший на стене, — писал сам Илья Ефимович Репин! Вот так-то-с!

Доброво поднялся и, перебирая четки, направился к выходу. Он распахнул дверь перед Макаром, показывая, что разговор окончен.

— Очень жаль, Прокофий Филиппович, что вы отказываетесь нам помочь, — жестко сказал Макар. — Вы, конечно, уверены, что без вашей помощи мы с этим делом не справимся. У вас опыт, знания, у меня их нет. Если хотите знать, я только сегодня утром ходил к Витолю, отказывался от этого дела. Но сейчас… Запомните, господин Доброво, я найду эту коллекцию. Найду, если даже ее утащили черти. Можете считать, что я у вас не был!

Макар вышел из кабинета и тут же вернулся.

— Личный вопрос задать можно?

— Можно, — усмехнулся Доброво.

— В девятьсот двенадцатом году в деле об ограблении ссудной кассы как вы догадались, что именно Ковригин спрятал деньги?

— Случайно, — засмеялся Доброво.

— Случайно? — недоверчиво переспросил Макар.

— Совершенно случайно, молодой человек. Правда, должен заметить, что подобные счастливые случайности идут в руки только тому, кто их ищет.

— Не хотите сказать… Ваше дело.

И Макар быстро вышел из кабинета.

Доброво подошел к окну. Через знакомый двор шел Макар. Когда он скрылся в подворотне, Доброво обернулся и увидел жену. Кутаясь в белую шаль, она спросила:

— Ты отказался?

— Ты же знаешь, Алена, Доброво не продастся, — горько сказал Прокофий Филиппович.

— Это я знаю. Но нам с тобой совсем нечего есть, Проша, — грустно улыбаясь, сказала жена.

— Я сказал, что Доброво не продается… Это так. Но мы продадим… другого Доброво.

И он посмотрел на свой портрет.

В зале французского искусства XVIII века Петроградского музея экскурсовод рассказывал о картине Франсуа Буше «Амур и Психея». Экскурсанты — рабочие и красноармейцы, с суконными шлепанцами на грубой обуви, окружили хрупкую седую женщину в заштопанной шерстяной кофте.

— Франсуа Буше — один из крупнейших живописцев эпохи рококо, — восторженно говорила она. — Своими декоративными картинами, преимущественно на мифологические и эротические сюжеты, он обслуживал вкусы аристократии и разбогатевших откупщиков. Франсуа Буше умер в 1700 году.

Среди экскурсантов в таких же шлепанцах на сапогах, как и у всех, стоял Макар. Он напряженно вслушивался в слова экскурсовода, не отрывая глаз от картины Буше.

— «Амур и Психея» — картина из коллекции бывшего князя Тихвинского, необычайно характерна для живописной манеры Буше. Обратите внимание на смелую живописную лепку и теплые, насыщенные краски, позволяющие художнику передать материально-чувственный облик изображаемого.

Экскурсанты теснее окружили женщину, внимательно разглядывая картину.

— И хотя перед нами мифологический сюжет, — продолжала женщина, — мы с вами восхищаемся умением художника ярко передать красоту человеческого тела и пробуждение в юных героях первого трепетного чувства любви.

Девушка в белом платочке украдкой взглянула на стоявшего рядом паренька и, слегка покраснев, потупила глаза.

— А теперь мы пройдем в следующий зал, где вы познакомитесь с искусством Великой французской революции.

Экскурсанты, волоча шлепанцы по блестящему паркету, направились к дверям.

— Я задержу вас на минуту, — негромко сказал Макар, останавливая экскурсовода. — Вы уверены, что эта картина… та самая, из коллекции князя Тихвинского?

— Несомненно. Ее подлинность установлена специалистами по ряду признаков, в том числе по фамильному гербу Тихвинских на обратной стороне холста.

— Я из угрозыска, — тихо сказал Макар и показал свое удостоверение. — Покажите мне… обратную сторону холста.

— Нет, нет! — растерянно залепетала женщина… — Это невозможно. Необходимо специальное разрешение директора… Я не могу…

— Не будем спорить, гражданка, — решительно оборвал ее Макар и, подойдя к картине, повернул ее к себе, не снимая со шнура.

— О господи! — вздохнула женщина.

В углу справа на полотне виднелся герб — два оленя с двух сторон тянулись к кроне вишневого дерева.

— Я где-то видел этот герб, — сказал Макар. — Черт побери, где я видел этот герб?

— Не знаю, — испуганно пролепетала женщина.