Вячеслав Пальман - За линией Габерландта

Осенью лиственничная тайга оголяется очень скоро— буквально за несколько дней.

Под осенним нежарким солнцем шелковисто-мягкая хвоя лиственниц, местами уцелевшая от летнего мороза, быстро пожелтела и при малейшем дуновении ветерка бесшумно сыпалась на бурые травы, на мягкие и клейкие шляпки грибов-маслят. Мох, трава, голая щебенистая осыпь и чавкающее болото — все покрылось желтыми иголочками. Тайга помрачнела, стала прозрачней, реже. Скучно и неуютно сделалось вокруг.

Потом с юга потянулись тучи, все вокруг потемнело, завыл в голых ветках ветер и пошел, пошел холодный, бесконечный, мерзкий дождь. Сыпался он будто нехотя, приостанавливался, но тут же, спохватившись, начинал сеять гуще, словно из сита, закрывая зябкой пеленой перспективу долины и гор.

С верховьев реки пошли в поселок бригады рабочих, косивших сено; где-то в облаках перекликались последние косяки гусей, покидающих свою родину.

Все прощалось с недолгим летом и готовилось встретить зиму.

Дождик шел больше недели. Реки помутнели, вода поднялась и угрожающе заревела в старых протоках. Веселенькую Май-Урью нельзя узнать — она разлилась, переполнилась. Серая мрачная вода размыла берега, несла вниз корни, целые деревья. Распаханные участки превратились в острова, связь с прииском прервалась: на дороге буйствовала вода.

В одну из ночей облака поднялись, сразу резко похолодало. В разрыве облаков блеснули свежепромытые, холодные звезды. Дождь прекратился.

— Жди зиму, — объявил Петр Николаевич.

Утром лужи затянуло льдом, вода резко пошла на убыль, с гор потянуло морозным ветром, ветки деревьев остекленели и уже не шептались, гибко покачиваясь на ветру, а неподвижно стыли в морозном, еще влажном воздухе. Под ногами хрустела жухлая трава.

С прииска в совхоз пришел первый после наводнения человек. Он оказался санитаром из больницы.

— Кто тут из вас Сергей Иванов? — спросил он.

— Я Сергей, — отозвался Иванов.

— Тебе велено прийти в больницу. Доктор велел.

Серега посмотрел на нас, хмыкнул и сказал нарочному:

— Ты не ошибся, случаем, парень? Я не болен да и с доктором почти не знаком. Что мне делать в больнице?

— Приказано звать тебя. А зачем — сам узнаешь.

Обогревшись и смягчившись, санитар приоткрыл тайну:

— Там один больной лежит, конюх с прииска, так будто бы он кличет. Плохой сильно, должно, умирать собрался.

— Надо сказать Зотову. — Серега сразу заторопился. — Вася, сходи, будь добр.

Смыслов оделся и ушел к Зотовым. Через час Серега, Петр Николаевич и я зашагали в больницу.

Филатов был очень плох, — это нам сказал доктор.

— Воспаление легких, а у него вообще-то туберкулез, понимаете. Ну и... Как в памяти, все просит позвать Сергея. Единственный друг, видимо?

Иванов промолчал.

Мы надели халаты и прошли к больному. Филатов лежал на кровати за ширмой. Сама ширма уже говорила о многом. На белой подушке резко выделялась его прокуренная борода. Лицо пожелтело, темные глаза ввалились, больной смотрел на мир с глубокой тоской и страданием.

— Здравствуй, отец, — как можно веселей сказал Серега. — Узнаешь?

Филатов слабо улыбнулся ему, глянул на меня и задержал взгляд на Зотове. Петр Николаевич смутился, как-то виновато улыбнулся и тихонько сел на табуретку.

— Кто это? — спросил больной. — Уж не Зотова ли сынок?

— Точно, Зотов, Петр Николаевич, — ответил Серега. — Похож?

— Теперь не припомню, похож, нет ли... Слаба память. Ну, хорошо, что вы пришли, я как на духу... Священника здесь не сыщешь, так я хоть перед вами...

Он замолчал, грудь его под тонким байковым одеялом тяжело подымалась. Говорить больному было трудно, это мы поняли с первого взгляда и решили ничего не спрашивать, только слушать, отвечать.

— Да ты не волнуйся, отец, — ласково сказал Серега. — Мы же свои.

— Хороший ты... парень, — сказал больной. — Все вы хорошие. А вот я... — Он опять замолчал, тяжело дыша, стал подыматься на подушке выше. — Не хочу с темной совестью... Страшно, ребята. Хоть перед вами...

Мы сидели молча, готовые ко всему. Сергей помог больному лечь повыше, положил ладонь на его горячий влажный лоб.

— Лучше так? — спросил он. — Может, еще подушку? — Не надо, спасибо. — Он опять посмотрел на Зотова. — Папашу твоего убили.

— Я знаю.

— А кто убил, знаешь?

— Белый Кин и Никамура.

— Вот-вот, Белый Кин... Живой он, видел я его летом. Говорят, и тот — другой — здесь бродит. А я-то... Я-то, ребята, с ними ведь был, грех на душе ношу, боюсь его. Сам-то не убивал людей, а заодно с ними. Помогал грабить. Потом-то хватился, ушел от них, работать стал. А они...

— Как фамилия Белого Кина? — не утерпев, перебил его Зотов.

— Кина? Да ты знаешь его... — Филатов закрыл глаза, поморщился и некоторое время молчал, видимо пересиливая слабость.

Мы ждали. Зотов тяжело дышал мне в затылок.

— Звать его как? — снова спросил он, сгорая от нетерпения.

— У геологов работает, — не открывая глаз, сказал Филатов. — Проводник, что ли...

— Скалов?

— Так, так... Скалов Акинфий Робертович... Ты берегись его, парень. Он много крови пролил. С виду тихий, а руки у него... Зверь, не человек.

Филатов долго молчал. От дверей доктор делал нам знаки: пора, больной устал.

— Вы уж простите меня, ребята... — тихо сказал больной. — Умру я... Один, никого у меня нет, вот ты только, Серега. Как сын мне... Заботливый. И все вы тогда... жалели, а я думал: грех перед людьми, тайну знаю, боюсь, что этот Кин и вас, убьет. Смотрите за ним.

— Кто Джон Никамура? — спросил Зотов. — Кто он?

— Этого не ведаю. Кин знает, вы уж у него спросите... За все...

Доктор настойчиво потянул Зотова за рукав. Мы встали. Филатов открыл глаза, с тоской посмотрел на нас.

— Простите, ребята...

— Да что ты, отец. — Голос Сергея предательски дрожал. — Ты не думай о плохом, усни спокойно, поправишься.

— Я усну, усну. Простите меня...

— Нечего тебе прощать, не виноватый ты. — Серега взял его безвольную руку, слабо пожал. — До свиданья, отец. Мы завтра опять придем к тебе.

— Простите... — шептал Филатов уже в забытьи.

В коридоре мы остановились и ошеломленно посмотрели друг на друга. Вот так дела...

— Ну, что вы. скажете? — начал Зотов. — Вспомним старый револьвер. Там буквы А. Р. С. Филатов поведал правду. Скалов убийца отца! Ну, гад!..

— Надо вызвать Зубрилина, — сказал я.

— Не надо. Я сам расправлюсь с этим негодяем. — Зотов сжал зубы.