Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар

белый вождь принял форму осы, поэтому он и его сообщники сначала будут подвергнуты пытке осами. После этого красные воины с помощью сока генипы нарисуют на их телах круги и покажут свою меткость, посылая в них свои стрелы, которые не затронут ни одного жизненно важного органа. Вторая часть увеселения будет оглашена позже. А теперь белые будут страдать. Пусть они запевают свою боевую песню.

Вождь краснокожих подает знак. Несколько человек отделяются от отряда, поднимают несчастных пленников и крепко привязывают их в стоячем положении к стволам четырех деревьев.

Робинзоны чувствуют, что все кончено. Их тела невольно вздрагивают от этих мерзких прикосновений. Их могучие мускулы яростно сокращаются в попытке разорвать путы, врезавшиеся в тело до крови. Увы, все усилия напрасны! И это вызывает сардоническую улыбку на губах злодея, который страстно желает узреть на их лицах выражение боли или слабости.

— Ну же, — нетерпеливо сказал он Акомбаке, — пора действовать. У белых нет боевой песни.

Удивленный индеец считает своим долгом повиноваться. Он берет из рук одного из своих товарищей сито-манаре и медленно идет вперед в сопровождении Бенуа, который держится на шаг позади, ступая след в след, как того требует церемониал.

Разъяренные осы, захваченные в плен ячейками сита ровно посередине тельца, жужжат, их крылышки лихорадочно трепещут. Из вздутых подвижных брюшек, опоясанных золотыми кольцами, появляются подвижные твердые жала с капельками ядовитой жидкости. Боль будет ужасной. Акомбака поднимает руки и опускает инструмент пытки на грудь изгнанника.

Пытка начинается!

— Крепитесь, дети мои, — говорит Робен спокойным голосом.

Но вдруг, в тот самый момент, когда осы готовятся впиться в обнаженную грудь белого, краснокожий в ужасе замирает, словно при виде змеи. Он хочет отскочить назад, но с размаху натыкается на Бенуа и опрокидывает его на землю. Из зарослей лиан высовываются спаренные стволы двуствольного ружья и мгновенно ложатся на одну из аркаб дерева, к которому привязан Робен. Оружие извергает белый клуб дыма, раздается громкий звук выстрела, Акомбака раскидывает руки в стороны и падает с простреленным черепом прямо на надзирателя, который испускает ужасающий крик боли.

Манаре, выскользнув из рук умирающего краснокожего, падает прямо на лицо негодяя, и обезумевшие осы с яростью впиваются в него. Второй выстрел останавливает индейцев, бросившихся было на выручку вождю. Заряд крупной дроби со свистом врезается в самый центр плотно стоящей толпы, брызжет кровь, крики ужаса смешиваются со стонами раненых, воцаряется полный хаос.

Трое каторжников трусливо сбежали самыми первыми, бросив своего шефа, ослепшего, с безобразно распухшим кривым лицом.

Не успел рассеяться дым от второго выстрела, как Робен, оглушенный его звуком, видит перед собой негра огромного роста, совершенно голого, с красной повязкой на голове. Из груди черного геркулеса вырывается громогласный клич, эхом разносящийся среди деревьев:

— О-а-а-ак!.. О-а-а-ак! Бони!.. Бони!

Еще два негра, молодые люди, не уступающие первому ни в росте, ни в телосложении, устремляются к нему, выкрикивая те же слова. Перепуганные индейцы, словно кариаку, разбегаются в разные стороны перед тремя гигантами. Лианы, связывающие пленников, перерезаны в мгновение ока, поляна опустела, они свободны!

Троица освободителей, не считая разумным пускаться на охоту за неудавшимися палачами, останавливается и смотрит на робинзонов уважительно и растроганно. Старший, тот, что носит повязку, бросается в объятия Робена, который узнает его и кричит:

— Ангоссо!.. Мой храбрый бони!.. Это ты…

— Моя самый! — сияя от счастья, отвечает чернокожий. — Вот моя дети, Ломи и Башелико. О, моя так рад, так рад!

Излишне говорить о том, что добрый негр и его дети были встречены радостными объятиями и благодарностями робинзонов. Их давняя дружба и неоценимость оказанной только что услуги не требуют от нас никаких комментариев.

Излив чувства, друзья решили убраться с поляны, опасаясь, что индейцы могут в любой момент предпринять ответную атаку. У белых не было никакого оружия, они все еще чувствовали себя разбитыми после падения деревьев. Кроме того, они целых пятнадцать часов были туго связаны жесткими лианами, и их конечности порядком омертвели. В такой ситуации вступать в борьбу с эмерийонами было бы по крайней мере неосторожно, а ее исход представлялся весьма сомнительным.

Тем не менее Ангоссо не пожелал уйти с поляны, не закончив битву обязательным ритуалом.

Он провел кончиком ногтя по режущей кромке своего мачете, остроту которого он нашел «бон-бон», а затем важно, словно священнодействуя, он схватил за длинные волосы голову покойного Акомбаки, своего старого врага, и отсек ее, перерубив шею самым аккуратным и чистым образом. После этого он передал оружие Робену, чтобы он мог проделать с неподвижным Бенуа такую же операцию, но изгнанник дал ему понять, что белые никогда не добивают поверженного врага.

— Как пожелай, друг мой. Так делай люди моя раса. Человек не возвращайся, если его резать на два куски.

Негр наклонился над надзирателем и обнаружил, что тот еще пусть слабо, но дышит.

— Он не мертвая.

— Это не важно, — ответил Робен. — Он больше не причинит нам вреда. Муравьи скоро сожрут его, а мне не хочется пачкать руки об это мерзкое отродье.

Опираясь на палки, они медленно отправились в путь к «Доброй Матушке». Внезапно перенесенные мучения дали о себе знать, и страдания стали невыносимыми. Эжен и Эдмон, менее крепкие, чем Анри и тем более их отец, едва могли идти, даже несмотря на братскую помощь Ломи и Башелико. Ангоссо, перезарядив ружье, шел в арьергарде и совершенно невозмутимо нес голову Акомбаки, держа ее за волосы.

— Послушай, Ангоссо, зачем тебе нужна эта голова? — негромко спросил у него Робен.

— Жди чуток, друг, потом узнай.

Ожидание оказалось не слишком долгим. Примерно через час им попался глубокий ручей, над поверхностью которого выступали темные острые скалы. Бони внимательно осмотрел оба берега и обнаружил в скалах круглые отверстия диаметром с бедро крупного мужчины.

— Шибко хорошо. Здесь живи тату (броненосец).

Он отколол кусок камня, сунул голову в одно из отверстий, запечатал его и спокойно присоединился к остальным.

Робен попросил объяснить, в чем смысл этой странной церемонии, и Ангоссо не стал ничего скрывать:

— Когда Акомбака умри, он приходи к Гаду и проси дать ему место с другие вожди краснокожих. Но Гаду не узнай его, он теперь без голова. И не желай его пустить. Но Гаду очень добрый, он спрашивай муравьи, может, они съедай голова. Муравьи отвечай — нет. Гаду спрашивай аймара: ты съедай голова краснокожий? Аймара говори: нет. Гаду спрашивай тогда Мама-Бома (Мама-Анаконда): может, она съедай голова от вождь? Нет, отвечай Мама-Бома. Тогда приходи тату, нечистый животный, никто его не звал. Он говори: это я съедай голова краснокожий.