Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

рядом с четой Муравьевых. Усаживаются за стол.

Иннокентий (громко). Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав! (Делает паузу.) Христос Воскресе!

Все хором отвечают. Воистину Воскресе!

Муравьев. Давайте выпьем за царя нашего – батюшку. За победу русского оружия.

Невельской. И за Амур.

Петр Данилович. Я смолоду пил только сивуху.

Муравьева. Это такой коньяк. Да?

Муравьев. Своего разлива. От него разит за версту

Иннокентий. С праздностью тесно связана страсть пьянства, которая причиняет большой вред телу и душе.

Наталья Павлантьевна. Трудно малому без родителя, а взрослому без Бога.

Иннокентий. Пьяница всегда и всем в тягость. И кто страдает? Прежде всего – женщины.

Наталья Павлантьевна. Владыко, вы правильно говорите. Много ли достается радостей на долю женщин? Кажется, они счастливы и блаженны только до первого ребенка; а там – почти беспрерывные хлопоты, заботы, печали, и скорби. А если еще пьющий муж.

Иннокентий. Ребенок не сосуд, который надо заполнять, а светильник, который надо зажечь.

Муравьева. Смотрю я на вас, Фрося, и радуюсь. Вся сегодня светитесь. Уж не влюбились ли вы?

Фрося. Да, да, я влюблена! И сегодня, сейчас мне хочется обнять весь белый свет. И вас вместе с ним.

Муравьева. Я вас хорошо понимаю.

Фрося. Любить – значит не принадлежать себе, перестать жить для себя, перейти в существование другого, сосредоточить на одном предмете все человеческие чувства – надежду, страх, горесть, наслаждение; любить – значит жить в бесконечном ожидании.

Муравьева. Это очень хорошо! Очень возвышенно, поэтично. Мне нравится, как вы все это описываете. Фрося, продолжайте.

Фрося. Жить, мыслить только для его счастия, находить величие в унижении, наслаждение в грусти и грусть в наслаждении, предаваться всевозможным противоположностям, кроме любви и ненависти. Любить – значит жить в идеальном мире. В этом мире небо кажется чище, природа роскошнее; разделять жизнь и время на два разделения – присутствие и отсутствие, на два времени года – весну и зиму, первому соответствует весна, второму – зима.

Муравьева. Но это так тяжело – любить.

Фрося. А быть любимой. Это такое счастье!

(Подходит Петр Данилович. Слушает Фросю.)

Петр Данилович. Любовь хороша. А если в кармане ни гроша?

Фрося. Деньги не главное.

Петр Данилович. Хотел бы я увидеть голодных, но влюбленных. И птичка на голодный желудок не поёт.

Иннокентий (раздумчиво). Бог есть Любовь. Она долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносит, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. И преодолевает все. Это молодость. Зачем с высоты своего возраста становиться ей поперек?

Петр Данилович. Я хочу своей доченьке счастия.

Иннокентий. Да покажите мне того, кто бы этого не желал.

Петр Данилович (осторожно). Владыко, мне сказали, что у вас намедни был Николай Францевич?

Иннокентий. Был. И что?

Петр Данилович. Да я про наши с ним дела. Про зерно.

Иннокентий. Торговых дел я не касаюсь.

Петр Данилович (раздумчиво). Да и я так же мыслю.

(Пауза.)

Муравьев. Мои родители говорили: первую половину дороги путник думает о том, что позади, а вторую о том, что впереди. А у нас здесь расстояния. Месяцами в дороге.

Иннокентий. Годами, ваше превосходительство. Повозку, в которой я ехал из Якутска, очень можно назвать гробом. Только вместо холста или миткаля внутри она была обита медвежиной. Но находятся люди, которым нравятся наши расстояния.

Сергей. Как сказал Николай Васильевич Гоголь, в России две проблемы: дороги и дураки.

Муравьев. Ну, думаю, дураков здесь нет. А дороги построим и, которые есть, поправим. Давайте попросим нашего гостя рассказать о Синопском деле. Все наслышаны, хотят знать подробности. Турок – враг упорный и коварный. В ту кавказскую кампанию я на своем горбу почувствовал, что значит стоять под пулями.

Невельской. Слава Николаю Николаевичу! Слава русскому оружию! Ура! Ура! Ура!

(Все встают и громко кричат «ура!». Затем садятся и смотрят в сторону Сергея Львовича. Сергей, немного смущенный таким к себе вниманием, встает.)

Муравьев. Можете сидеть. Я вам разрешаю.

Сергей. Не могу-с! При столь высоком собрании. Так вот. Из Севастополя мы вышли еще задолго до начала боевых действий. Через несколько дней мы обнаружили турецкий флот в Синопской бухте и блокировали его. В начале ноября к нам из Севастополя подошла эскадра под командованием Новосильского. И тогда Павел Николаевич решил атаковать. У турок кроме кораблей были еще береговые батареи. Но наши комендоры стреляли превосходно.

Невельской. Как жаль, что я не участвовал в этом деле! Даже простым матросом.

Муравьев. У каждого в жизни свое дело. В прошлую кавказскую войну я был ранен. И до сих пор горжусь этим. Но слушаем нашего героя.

Сергей. Через пару часов было все кончено. Виктория полная. Главный английский советник Адольф Слейд бежал в Стамбул.

Муравьев. Молодец Павел Степанович! Действовал, как Ушаков при Килькирии.

Невельской. Думаю, что они и Камчатку не оставят в покое.

Лажкин. Уже задерживают корабли Компании.

Сергей. Вот поэтому я и спешу туда.

Муравьев. С нами Бог! Вот что, господа! Я назначаю Сергея Львовича своим представителем на Камчатке.

(Все женщины хором.) Ура, ура! Генерал-губернатору!

Наталья Павлантьевна (шепотом мужу). Я тебе говорила!

Муравьев. С нами Бог!

Петр Данилович. С нами царь-батюшка и Вера наша православная. И наш мудрейший генерал-губернатор Николай Николаевич! Но есть у нас слабое место. У себя в доме западников расплодили. Тех, кто бы желал России поражения.

Иннокентий. Самый страшный для нас противник – это мы сами. Столичные раскольники желали бы, чтобы поле наше там, в Америке, было засеяно протестантизмом.

Петр Данилович. У нас и в столице немцев полно.

Иннокентий. Американская компания наша, управляемая ныне почти одними лютеранами и в коей главный деятель – финляндец, ныне присылает на службу в Америку и в другие места ставят исключительно финляндцев и немцев…

Лажкин. Я не вижу в том ничего плохого. Кто достоин, того и посылаем.

Муравьев. Дорогой Николай Францевич! Если бы они еще соблюдали интересы России.

Лажкин. Вот допустим я католик. И что из того?

Петр Данилович. Так ты католик!

Лажкин. Я к примеру. Что, мы еще должны анализ крови делать? Нессельроде – лютеранин. Но государь ему доверяет.

Муравьев. Думаю, что государь понимает всю пагубность такой политики. Поэтому он и назначил владыку Иннокентия на столь отдаленную и значимую для России епархию. Ваше преосвященство. Могли бы вы нам поведать, как проходила ваша аудиенция у императора?

Иннокентий. Государь-император поблагодарил меня за службу и спросил, где я получил образование? «В Иркутске», – ответил я. «Как принимают веру нашу тамошние жители?» – спросил он. Я