Кортни. Книги 1-6 - Уилбур Смит

привело всех в ужас, и больше проявлений недоверия к словам Шасы не было. – Страна, которая способна на это, способна на все. Моя цель – в течение пяти лет сделать нашу страну полностью независимой от поставок обычного оружия.

– Это возможно? – резко спросил Фервурд.

– Я так считаю, – кивнул Шаса. – К счастью, мы предвидели такую возможность. Назначая меня, вы сами предупреждали о возможности эмбарго на ввоз оружия, господин премьер-министр.

Фервурд кивнул, и Шаса повторил:

– Такова моя цель – через пять лет полная независимость в смысле поставок обычного вооружения… – Шаса театрально примолк. – И ядерного оружия – через десять лет.

Поверить в это было уже гораздо труднее, раздались возгласы и резкие вопросы. Шаса поднял руки и заговорил решительно:

– Я совершенно серьезен, господа. Мы можем это сделать! При определенных обстоятельствах.

– Деньги, – сказал Хендрик Фервурд, и Шаса кивнул.

– Да, господин премьер-министр, деньги. Что заставляет вспомнить о второй моей главной заботе. – Шаса набрал полную грудь воздуха и приготовился сказать неприятную правду. – После расстрела в Шарпвилле капитал стремительно покидает нашу страну. Сесиль Родс часто говорил, что евреи – вестники благополучия. Если появились евреи, хозяйство страны обязательно будет процветать, но когда они уходят, следует ждать худшего. Так вот, господа, правда в том, что наши евреи уезжают. Мы должны уговорить их остаться и попытаться вернуть тех, кто уже уехал.

За столом снова началось тревожное оживление. Националистическую партию обвиняли в разжигании антисемитизма между двумя мировыми волнами, и хотя эта волна антисемитизма с тех пор спала, он все еще существовал.

– Таковы факты, джентльмены, – продолжал Шаса, не обращая внимания на неудовольствие слушателей. – После Шарпвилля стоимость недвижимости упала вдвое по сравнению с той, что была до расстрела, а положение на рынке ценных бумаг – самое тяжелое за все время после Дюнкерка. Бизнесмены и инвесторы всего мира убеждены, что наше правительство балансирует на краю пропасти и готово капитулировать перед силами коммунизма и тьмы. Они считают, что наша страна поглощена унынием и анархией, что толпы черных поджигают и грабят, а белая цивилизация охвачена пожаром.

Члены правительства насмешливо рассмеялись, а Джон Форстер резко вмешался:

– Я только что объяснил, какие шаги мы предпримем.

– Да, – сразу оборвал его Шаса. – Мы знаем, что взгляд из-за рубежа превратен. Мы знаем, что по-прежнему располагаем сильным и надежным правительством, что наша страна процветает и производит достаточно продукции, что большинство нашего населения, и черного и белого, законопослушно и довольно жизнью. Мы знаем, что нас оберегает наш ангел-хранитель – золото. Но мы должны убедить в этом мир.

– Вы думаете, это возможно? – быстро спросил Манфред.

– Да, путем полномасштабной и энергичной кампании, которая откроет миру правду и убедит деловых людей всех стран, – ответил Шаса. – Я попросил большинство наших ведущих представителей бизнеса и коммерции о помощи. Будем рассказывать правду и оплачивать ее распространение. Мы будем приглашать журналистов, бизнесменов, друзей, чтобы те сами убедились, насколько спокойно в стране, насколько все под контролем и как велики наши возможности.

Шаса говорил еще полчаса, а когда закончил, собственный пыл и искренность утомили его; но он должен был показать коллегам свою убежденность и знал, что игра стоила свеч. Он был убежден, что сможет уйти от ужасов Шарпвилля и дать стране толчок для подъема на новые высоты процветания и могущества.

Шаса всегда был вынослив, он легко восстанавливал силы. Даже во время службы в военно-воздушных силах, когда он приводил эскадрилью из рейда к итальянским окопам и остальные сидели в столовой, ошеломленные и измотанные этими переживаниями, он первым приходил в себя и начинал острить и подшучивать. Зал заседаний правительства Шаса покинул выжатым и обессиленным, но к тому времени как он на своем классическом «Ягуаре SS» обогнул Столовую гору и через Анрейтовы ворота въехал в Вельтевреден, он сидел прямо и снова чувствовал себя уверенным и оживленным.

Урожай был давно убран, работники на винограднике подрезали лозы. Шаса остановил «ягуар» и пошел между рядами голых кустов, чтобы поговорить с работниками и подбодрить их. Многие из этих мужчин и женщин жили в Вельтевредене со времен детства Шасы, а молодежь здесь родилась. Шаса считал их продолжением своей семьи, а они, в свою очередь, относились к нему, как к патриарху. Он провел с ними полчаса, слушая рассказы об их проблемах и тревогах и разрешая большинство трудностей несколькими уверенными словами, но потом умолк и неожиданно забыл о них, увидев всадницу, скачущую галопом к дальней стене виноградника.

С угла каменной стены Шаса смотрел, как Изабелла готовит лошадь к прыжку, и застыл, поняв, что она собирается сделать. Кобыла еще плохо объезжена, а ее норову Шаса никогда не доверял! Стена из желтого песчаника со Столовой горы – пять футов высотой…

– Нет, Белла! – прошептал он. – Нет, малышка!

Но дочь развернула кобылу и погнала ее к стене; лошадь охотно слушалась. Она согнула ноги, мощные мышцы под гладкой кожей взбугрились. Изабелла подняла ее, и они взвились в воздух.

Шаса затаил дыхание, но даже сквозь охвативший его ужас смог оценить, какое великолепное зрелище они представляют – лошадь и всадница, обе породистые; кобыла подогнула передние ноги под грудь, наставила уши вперед и взвилась над землей, а Изабелла откинулась в седле, изогнув спину – тело юное и прекрасное, ноги длинные, груди торчат, алые губы смеются, волосы свободно развеваются, рубиново сверкая в лучах вечернего солнца.

Но вот они перелетели через стену, и Шаса резко выдохнул. Изабелла повернула кобылу туда, где на углу стоял он.

– Ты обещал поехать со мной, папа, – укорила она.

Шаса хотел побранить ее за прыжок, но сдержался. Он знал, что в ответ дочь скорее всего развернет кобылу и перемахнет через стену обратно. Он подивился, когда же потерял над ней власть, улыбнулся и сам себе ответил: «Минут через десять после того, как она родилась».

Кобыла приплясывала по кругу, а Изабелла откинула голову, встряхнув волосами.

– Я тебя