Артур Макаров - Искатель. 1988. Выпуск №2

Увидев, что за спиной говорившего темнела другая фигура, старик невольно обернулся к палатке: продавщица уже навешивала замок.

— Я… Да как вы меня поразнюхали? — Лицо старика передёргивалось от волнения, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. — Как прибрал? Кто? Я ничего не знаю, ребятки, обождите… И худо мне, сердце дрыгает.

— А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла… Ты не придуривайся, темнила, а шагай к месту, где занорился, пока прямо тут не оставили. Ну!

С противным повизгиванием качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка. Не очень далеко раздался низкий сигнал электрички.

Старик, сгорбившись ещё больше, поплёлся в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.

Русанова сама предложила идти пешком, и, охотно согласившись, Мальцев сразу вспомнил краткую характеристику, данную ей Воронцовым: «Живёт без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата не ахти…» Вспомнил и поймал себя на том, что подосадовал, ибо таилось в сказанном нечто бросающее тень на женщину, идущую рядом, а эта женщина ему нравилась, что было совсем некстати.

— …Самые высокие цены обычно итальянцы дают, — рассказывала Елена Андреевна. — Особенно когда доходит до модных мехов.

— Это какие же?

— Рысь, волк, серебристо-чёрная лисица, норка по-прежнему… И, конечно, пресловутый соболь, он только нами представляется. Входит в моду светлый хорь.

— Хорёк? — удивился Мальцев. — Вот никогда подумать не мог… А вы какой мех любите?

— Белку, — рассмеялась она. — Нет, правда. Я ведь когда гляжу на шкурки, почему-то вижу самих зверей. Рысь, волк, лиса, хорёк — одна кровожадная шатия. А белка никого не трогает, славная такая.

— А соболь, значит, вам тоже не нравится?

— Ну, этот никому спуску не даст! Ночной хищник, не брезгует никем. Из одного семейства куньих: соболь, куница, хорёк, норка, выдра, барсук…

— И барсук из этих? — в удивлении приостановился Мальцев. — Он не похож на них совсем и спит зимой, как медведь… Вы меня не морочите?

— Зачем же? — опять засмеялась Русанова. — Просто все пальцеходящие, а он из стопоходящих и тоже хищник, правда, не столь активный, раз только на земле охотится и зиму спит. А на Дальнем Востоке живёт куница-харза, такая крупная, что даже на косуль нападает.

— Экая дрянь! Но шашлык из косули — вкусно, приходилось пробовать… Ну вот, теперь вы остановились, вы против шашлыка из косули?

— Я против того, чтобы проходить мимо дома. И остановилась, потому что пришли, — Елена Андреевна заглянула в подворотню. — Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.

Старый двор и впрямь казался недобрым в эту пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением.

— Спасибо, что проводили.

— Подождите, — Мальцев взял её руки в свои. — Ведь мы ушли с изысканного ужина как раз перед кофе с мороженым… Мороженое, ну его, а кофе хочется. Не пригласите?

— Вот это да! — сказала она, и в лице было одно любопытство. — Самое удивительное, что нет желания возмутиться. Вы всегда так напористы?

— Всегда, — сокрушённо признал Мальцев. — И действительно, душа просит хорошего кофе, а я знаю, что вас никто не ждёт.

— Всё-то вы знаете, — нахмурилась Русанова, высвободив руки. — Я видела, как вы беседовали с Воронцовым, и поняла, что речь шла обо мне… Он-то очень прост в обращении с женщинами, а о вас я думала иначе.

— Значит, всё-таки думали… Это хорошо. Чем же провинился Воронцов?

— Ничем особенным. Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на своём катере, потом других гостей высадил и был очень предприимчив… По-моему, с тех пор сердится на меня, — она снова вздохнула. — И вы ещё обидитесь, что прогоню… Идёмте, напою вас кофе, пусть и ни к чему это к кочи.

На второй этаж поднялись молча, Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.

— Проходите и не судите, гостей не ждали.

Мальцев шагнул в освещённый коридор, а из комнаты вышел мальчик лет десяти.

— Вот хорошо! — сказал, окинув гостя взглядом с материнским прищуром. — Я сколько раз в окно смотрел, всё нету и нету… А тебя проводили.

— А меня проводили… Уже поздно, но ты здоровайся и веди человека к себе, я на кухне разберусь.

— Здравствуйте. Я Дима Русанов, прошу сюда.

— Виктор Сергеевич, вечер добрый.

Озадаченный Мальцев последовал за ним в небольшую комнату. Письменный стол освещала настольная лампа, на шахматной доске застыли фигуры. Он подошёл, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.

— А почему конь на це-шесть не сыграл? Хотя да — тогда ладья выходит на седьмую с угрозой. И потом третьим ходом можно выиграть качество. Понял.

— Вы мастер? — с уважением посмотрел на него мальчик.

— Нет, я дилетант. Но с большим стажем.

На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Достав из шкафчика кофемолку, засыпала зёрна, но не включила её. Застыла в задумчивости, держа её в руках, и рассеянно улыбалась чему-то.

Воронцов с презрением относился ко всем, кто выказывал хотя бы маломальское подобострастие перед иностранцами, называл таковых «обшарашками», и уличённый в этакой слабости интересовал его с той поры только как мишень для злых насмешек. Но кодекс джентльменства чтил, хотя не без своеобразных отклонений. Во всяком случае, всегда выглядел безупречно, прилагая к тому немало стараний.

И в утро после пирушки у поляков встал, как обычно, рано, и гимнастику проделал полностью, а после долго отмокал под душем.

Одевшись, пораздумал, заходить ли в спальню, но именно там остался телефон, и пришлось войти.

— Тебя когда ждут, сокровище? — спросил он, разглядывая прихваченные с собой галстуки.

— В двенадцать, — не открывая глаз, ответила Вика. — Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.

— А ты пей больше… Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.

— Ты мастер поучать, — она открыла глаза, и в них была открытая неприязнь. — Поучал Татьяну, потом наставлял Элку, образовал, как мог, меня и теперь, кажется, заскучал… Ну сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг кружишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил. И что там нашёл!

— Да уж нашёл, по-видимому, — Сергей Александрович остановил свой выбор на одном из галстуков и, застегнув рубашку, ловко повязал его. — Ты хороша, спору нет… Но если судить строго и здраво, то представляешь из себя не более чем роскошную куклу. А она — женщина. Большая разница, заметь… За тобой заехать?

— А пошёл ты… — Вика села и взяла с тумбочки у кровати сигареты. — Что же ты шьёшься со мной? Обещал, чего ни обрисовывал про роскошную жизнь, пока обхаживал… А я проживу и без тебя!