Евгений Войскунский - Искатель. 1969. Выпуск №4

Из-за двери доносились голоса. Я постучал — никто не ответил. Табло «Не входить. Идет сеанс» не горело, и я вошел в комнату, примыкавшую к аппаратной узла связи. Мои шаги тонули в сером губчатом ковре, никто не обратил на меня внимания. Только Робин подмигнул мне.

За столом сидели отец и дед Робина и старший оператор, сверхсерьезный молодой человек. Феликс стоял по другую сторону стола, как студент перед грозным синклитом экзаменаторов, и тихо доказывал свою правоту. Говорил он по-русски, потому что Дед не признавал интерлинга.

Дед сидел насупясь, занавесив глаза седыми бровями, топорщились седые усы, в глубоких складках у рта змеилось сомнение. На голове у Деда была древняя академическая шапочка, которая, как уверяли лунные шутники, приросла к нему навечно.

Я прислушался.

Феликс, насколько я понял, говорил примерно то же, что в рубке корабля, — о сдвиге квази-одновременности, уравнении Платонова и о своей экстраполяции. Он зашарил по карманам куртки, стал вытаскивать пленки, таблицы, простые карандаши, тепловые многоцветки, недоеденный брикет. Наконец он извлек смятый листок логарифмической бумаги с каким-то графиком.

— Вот, — сказал он, — здесь шкала времени, фактические точки и та, которую я получил.

Грековы склонились над листком.

— Я основывался на вашей информкарте из последнего «Астрономического вестника», Иван Александрович, — продолжал Феликс. — Там, если помните, дан подробный график всех сеансов связи…

— Моя статья, молодой человек, — веско сказал Дед, — не может служить основанием для подобных экзерсисов.

— Что? — Феликс посмотрел на него своим странным взглядом издалека. — Ах да, экзерсисы… У вас в информкарте сказано, что вторая передача с Сапиены дошла до нас на три и две десятых метрической секунды раньше расчетного времени…

— К вашему сведению, молодой человек, для одиннадцати лет прохождения сигнала три метрические секунды выпадают из допусков на точность совпадения земного и сапиенского календарей.

— Возможно, — согласился Феликс. — Но следующая передача пришла еще быстрее. Вот ее номер и величина опережения. И дальше — по нарастающей. Последняя передача пришла на два часа раньше расчетного времени. Здесь закономерность… Вот номер передачи, отправленной вами двадцать два года назад, — восемнадцать тридцать девять. Ответ на нее придет завтра. С опережением на двадцать шесть суток.

Дед откинулся на спинку кресла, его сухонькие руки с коричневыми пятнами лежали на столе.

— Чепуха, — сказал он.

Теперь заговорил отец Робина, Анатолий Греков:

— Мы, конечно, давно заметили некоторое ускорение прохождения ответных сигналов. Но закономерности, Феликс, здесь нет, потому что экстраполяция с неизбежностью упрется в предел, именуемый скоростью света. Даже если на Сапиене мгновенно расшифровали нашу передачу и мгновенно составили и закодировали ответ, если бы даже они не затратили на это ни одной секунды, то и тогда опережение — это легко подсчитать — не может быть более двенадцати суток. Твоя экстраполяция некорректна.

Феликс сунул свой график в карман.

— И все-таки, — тихо сказал он, — ответ на «восемнадцать тридцать девять» придет завтра.

Дед поднялся, уперся кулаком в стол.

— Я знавал покойного Петра Николаевича Платонова, — объявил он. — Прекрасный был математик. Но — с заскоками. Его уравнение, на которое вы тут ссылались, — заскок. Оно не удовлетворяет элементарным требованиям логики.

— Но Платонов предложил принципиально новую систему отсчета, — сказал Феликс с какой-то затаенной тоской в голосе. — Почему вы не хотите это понять?

— Потому что, молодой человек, его система противоречит фактору зависимости «время — пространство».

— Нет. Это противоречие кажущееся.

Дед грозно засопел.

Утром Робин замолвил за меня словечко, и Дед разрешил мне войти в святая святых — аппаратную узла связи. Я должен был тишайше сидеть в уголочке, пока не окончится сеанс. Сегодня они проводили очередную передачу туда. Всезнающий Робин шепотом сказал мне, что в прошлый раз был принят сигнал с Сапиены, расшифрованный как просьба сообщить способ добывания огня механическим путем. Для чего это им — неизвестно, но раз спрашивают, затрачивая на передачу огромную энергию, значит, для них это не пустяк. Ну вот, составили ответную информацию — в нее входили конструкции старинной зажигалки и рецепт пирофорного стержня.

Эта информация и передавалась сейчас. Я смотрел на контрольный экран с клеточной мозаикой. Похоже на вышивку крестиком по канве — я видел это в музее искусств. Давным-давно, когда еще не знали электричества, любая женщина была знакома с двоичным кодом: фон-сетка, информация — есть крестик или нет крестика. Так и цветочки вышивали, и птичек, и лошадок. Теперь шло — да простится мне такая аналогия — «вышивание крестиком» на расстояние одиннадцати световых лет. Высветилась клеточка — импульс, темно — нет импульса. Информация бежала по строчкам, как вышивка по канве. А там, вверху, импульсы срывались с антенны и неслись в страшную даль, в Пространство. И через одиннадцать лет их примут на Сапиене и начнут расшифровывать, и неизвестно, поймут ли и смогут ли использовать.

Я мысленно унесся вслед за этими импульсами. Все чаще, все упорнее преследует меня видение: я ухожу в межзвездный рейс, мчусь на субсветовой сквозь черную бездну, где путь то искривляется в чудовищных полях гравитации, то трансформируется в силовых полях. И страшно и желанно…

Экран погас, передача кончалась. Дед записал что-то в журнал, потом заходил по комнате, вид у него был довольный, сухонькие руки он закинул за спину. Только теперь я заметил, что он чуть тянет правую ногу.

— Вот так, — сказал Дед. — И никак иначе. Мы первые послали информацию практической ценности.

Тут вошел Феликс. Я знал, что он весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро провел в вычислительном центре.

— Я еще раз пересчитал и проверил, — сказал он. — Передача с Сапиены начнется в одиннадцать двадцать пять.

Дед насупился. Греков-отец поспешно сказал:

— Даже если передача действительно начнется до срока, ее запишет приемный автомат. — Он посмотрел на часы. — Без десяти одиннадцать. В конце концов можно и подождать полчасика.

Дед даже не пожелал разговаривать на эту тему, сердито махнул рукой и покинул аппаратную. Я предложил Феликсу партию в шахматы. Играл он плохо, почти не думая, отдавал мне пешку за пешкой и упорно стремился к размену фигур — пока у него не остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так здорово маневрировать своими конями, что мне стало трудно реализовать материальный перевес. Кони наскакивали на моего короля, я надолго задумался и не сразу заметил, что по аппаратной прошло какое-то движение. А когда поднял глаза от доски, то увидел: все кинулись к экрану.