Николай Чергинец - Вам — задание

Принял роту. Правда, после того налета и других боев, в которых участвовал батальон, она по численности вскоре стала равняться взводу. Но в то время остатки армий, многих корпусов, дивизий и полков, словно ручейки, стремившиеся к реке, отбиваясь от превосходящих сил противника, с тяжелыми боями прорывались на восток, чтобы там снова стать полноправными боевыми единицами и бить врага.

Мочалов беспокойно заворочался на своей лесной постели. Нужно спать. Завтра снова изнуряющий марш, и силы надо беречь. Закрыл глаза и приказал себе: «Спать! Спать! Спать!»

8

ВЛАДИМИР СЛАВИН

Жестокая, снежная, морозная выдалась первая военная зима. Жутко было в городе. Ветер раскачивал на столбах трупы повешенных. Продуктов почти не оставалось. Каждая семья жила в страхе, что вот-вот в дом ворвутся незваные гости. Многих людей подстерегал насильственный угон на каторжные работы в Германию.

Чем больше осмысливал Володя происходящие события, чем внимательней присматривался к людям, тем сильнее охватывало его желание бороться против ненавистных оккупантов. Он только искал удобный случай, чтобы вызвать отца на серьезный разговор. Именно в таком разговоре он теперь нуждался как никогда. «Надо убедить батю, — рассуждал Володя, — что детство мое кончилось. Сейчас наступило суровое время, и каждый наш человек что-то должен делать для Родины. Разве нельзя мне доверить какое-то дело?»

Но вот случай представился, и, надо сказать, совершенно неожиданно. Был морозный вечер. Мать собрала кое-каких дровишек, попробовала растопить голландку. Спохватилась — нет спичек.

— Сынок! Поищи в отцовском пальто.

Володя вышел в прихожую. Там висел добротный кожаный реглан, которым Михаил Иванович очень гордился: незадолго до войны эту вещь в торжественной обстановке вручили ему за отличную работу в типографии. Владимир сунул руку в карман кожанки — там какая-то бумага. Достал ее вместе с коробкой спичек, развернул — листовка. Отдал матери спички, а сам ушел в другую комнату читать. В листовке сообщалось о поражении вражеских войск под Москвой. «Так вот почему весело отцу! Дали наши жару фашистам», — промелькнуло в мыслях Владимира.

О том, что отец причастен к выпуску листовки, Владимир нисколько не сомневался: отпечатана типографским способом. Прочитанное так взволновало парня, что ему захотелось хоть как-нибудь досадить фашистам. Но что он мог предпринять? Ведь, если говорить откровенно, ему даже потрогать настоящее оружие не приходилось. Рогатка, разумеется, не в счет. Однако именно о ней почему-то вспомнил в этот момент Владимир.

Он пошел в свою комнату. В старом картонном ящике под разными безделушками лежали рогатки, «боеприпасы», то есть, тщательно подобранные камешки, примерно одного калибра. Все было припрятано подальше от родительских глаз.

Взяв рогатку и десятка два камешков, Володя выскочил на улицу. Свирепствовал мороз. Легкое осеннее пальтишко, как говорят «на рыбьем меху», не спасало Володю от холода. Согревала одна-единственная мысль: вот-вот он устроит немчуре «развеселую потеху».

Трудно судить, что преобладало в столь легкомысленной затее — беспечность или простодушие, наивность или просто мальчишеское озорство. Скорее всего все вместе взятое. Володя решил добраться до двух больших каменных домов по Логойскому тракту, где теперь обосновались «новые хозяева». В это позднее время можно было незаметно пробраться к намеченной цели.

Володя тенью проскальзывал через проходные дворы, проваливаясь по пояс в сугробы, преодолевая развалины, стрелой пролетал через пустынные улицы. Наконец достиг цели. Окна домов, обнесенных рядами колючей проволоки, тщательно затемнялись. Строго соблюдалась светомаскировка. Прохаживались часовые.

Володя забрался в полуразваленную коробку бывшего административного здания. По остаткам лестницы поднялся повыше — к чуть видневшемуся в стене провалу. Отсюда просматривался один из нужных домов. Достал рогатку и камешек, натянул тугую резину, прицелился по первому окну на уровне второго этажа и пальнул. Однако звон стекла не послышался. Будь это днем, Володя наверняка пустил бы камень точно в цель. А сейчас, ночью, он мог полагаться только на чутье и опыт стрелка. Что-что, а уж рогатка в его руках когда-то действовала безотказно. Он снова старательно прицелился, беря чуть выше окна. Зазвенело стекло. Володя тут же открыл «огонь» по второму, третьему, четвертому окнам. В доме послышались крики, началась беготня. Стали беспорядочно стрелять из окон второго этажа. На улицу выскочили несколько полураздетых фашистов. Володя в этот момент скатился вниз по лестнице, бегом бросился к разрушенным корпусам политехнического института.

Домой «налетчик» добрался только где-то за полночь. А там тоже переполох: никто глаз не сомкнул, мать в слезах. Отец строго спросил:

— Ты где пропадал, стервец?

Володя смело посмотрел ему в глаза и твердо сказал:

— Папа, я хочу тебе помогать.

— Как помогать? В чем? — удивился Михаил Иванович.

Как-то сразу повзрослевший сын дотронулся до руки отца:

— Не надо, папа. Не сердись. Я ведь не маленький. Все хорошо вижу и понимаю. Ты сражаешься с фашистами. Возьми и меня.

Громко всхлипнула мать. Немного растерянный отец повел сына в другую комнату.

— Потерпи, сынок, наступит и твой черед. Найдется и для тебя дело. А пока этого не говори никому, даже друзьям.

— Не волнуйся. Не подведу... Только дай мне работу.

Долго в ту ночь на равных, как и положено взрослым людям, говорили между собой отец и сын...

9

ТАТЬЯНА АНДРЕЕВНА

Татьяна поправила лучину, которая тускло освещала небольшую комнату с закопченным у печи дощатым потолком, и, осторожно ступая, словно боясь разбудить спавших за цветной занавеской на широкой деревянной кровати детей, вернулась на прежнее место — скрипучий старый топчан. Задумавшись смотрела на спицы и клубок ниток. Затем взяла в руки спицы, но вязать не стала, продолжая сидеть и слушать, как за окном завывает вьюга.

Уже прошло более полгода, как она живет в постоянном томительном ожидании. Она верила, что муж жив и воюет на фронте, понимала, что оттуда невозможно дать весточку о себе. Но сердце не хотело мириться с этой неизвестностью.

Теперь ей казались наивными мысли о том, что немцы ничего ей плохого не сделают, что она может быть за себя и детей спокойной. Все эти надежды были сразу же перечеркнуты, когда осенью немцы схватили одиннадцать жителей их деревни и прямо на окраине расстреляли. Эта бессмысленная и зверская расправа над ни в чем не повинными людьми потрясла всех, а учительница Татьяна Андреевна Мочалова навсегда отбросила мысль, что немцам не до нее. С тех пор в ее жизнь вошли постоянная тревога, страх за детей и за себя.