Юрий Вознюк - Таежная одиссея.

Карабанов не возражал, спокойно и насмешливо глядя на Сузева и Димку. Он помолчал, размышляя и прикидывая.

— Связался я, господи, с блаженными...— вздохнул он.— Лови-ка ты своих норок сам — мне не с руки мельчиться. Завтра я еду домой.

Заяц во время всего разговора молчал, и нам остались неизвестными его намерения. Наутро он не уехал с Карабановым, хотя и помогал ему собираться.

Из дневника экспедиции

(Запись, сделанная Моргуновым)

«22 августа.

В нашей «К» развал. Этот Карабанов порядочная сволочь... Браконьер, сукин сын... Вчера мы поругались, и он уехал к чертям. Сегодня поймали две норки. Ура! Они клюнули на раков. Пришлось ловушки начинять раками.

У всех болят ноги от холодной воды — ведь каждый день приходится бродить в ней...»

В тот день мы действительно поймали две норки и попались они в мои ловушки. Мой охотничий престиж был восстановлен, а поголовье норок в вольере увеличено. Тридцать пять штук в нем виделись еще в далеком будущем, но это не убавляло нашего оптимизма. Даже Заяц, раздобыв где-то две доски, начал мастерить ловушки.

Вечером после захода солнца мы наблюдали осенний пролет вальдшнепов. В первый раз я видел так много лесных куликов, тянущихся в одном направлении. Теплолюбивые птицы чувствовали приближение осени и откочевывали к югу.

Стоял конец августа. Ночи становились все холодней. По утрам, шагая по берегу ключа, я рвал иссиня-черную жимолость и голубику, и ягоды обдавали меня холодом утренней росы.

За неделю мы поймали еще семь норок, и на чердаке нашего дома образовалась маленькая норковая ферма. Зверьки быстро привыкли к нам, и стоило только провести пальцем по сетке, как из отверстий гнезд высовывались их любопытные мордочки. Некоторые были так смелы, что пытались поймать палец. Хотя Димка и высказывал предположение, что они хотят его полизать, однако твердой уверенности в этом ни у кого не было и никто не отваживался убедиться в его правоте.

Население фермы переваривало рыбу с удовольствием, и наш бассейн работал с полной нагрузкой. Последние дни перед отъездом домой Заяц только тем и занимался, что возился с ним. Он расширил бассейн, и теперь бывшая лужа могла вместить рыбы на неделю и нам, и норкам. Делать его большим не имело смысла, так как вылавливать оттуда рыбу стало бы трудно.

В конце месяца у нас подошли к концу продукты. Собрался уезжать Заяц Мы с сожалением расставались с ним, потому что был он все-таки веселым и покладистым малым. Отправляясь с нами. Заяц не оговаривал себе никаких условий. Бродяга по натуре, он поехал с нами из любви к бродяжничеству и бескорыстно внес свою лепту в наше дело.

Поговорив с Сузевым, мы вручили на прощанье Зайцу винтовку, еще вполне сносную «Арисаку», которую Сузев взял на кордоне у Русанова, где оставлял ее когда-то на хранение. Заяц даже растерялся от такого подарка.

— Ну, ребята... Ну, ребята...—только и повторял он, вертя винтовку в руках,

Пообещав в ближайшее время оформить на винтовку разрешение, Сузев на первое время выдал Зайцу удостоверение о том, что он является внештатным ловцом диких животных Приморской зообазы.

Па утреннем совете было решено, что в бараке останусь я, вместе со мною оставались и собаки. Я должен был проверять ловушки и содержать норок. Хозяйство большое, поэтому я попросил Сузева и Димку не задерживаться в деревне. Заяц подарил мне свою лодку, и они втроем устроились в одной. От Островной до Вострецова Петр думал добраться или оказией, или пешком. Напрямую между ними было чуть больше тридцати километров. Он увез с собой Бобика, так как на опыте мы убедились, что ловить норок собаками занятие безнадежное. Я попрощался с ними, и они, что-то горланя, скрылись за поворотом реки.

Обойти за день полсотни ловушек оказалось делом не скорым. Проверка их закончилась только к вечеру, и моей добычей стали норка и еж. Молодого ежа я принес домой, надеясь, что он станет ловить мышей, которых в последнее время развелось великое множество. Пока просматривал непроверенные утром вентеря и сетки на раков — наступила ночь. Не зажигая лампы, при свете горящей печи, я готовил себе ужин. Собаки лежали рядом, неподвижно уставившись на огонь. Сегодня я решил устроить норкам разгрузочный день, бросив им только по небольшой рыбешке, наполнив раками свою кастрюлю. Кусок изюбрятины, пара свежеиспеченных лепешек и раки составили мой ужин. На всякий случай на печке стоял котелок с чаем. От открытой двери тянуло прохладой, и мне пришлось закрыть се, но даже через нее собаки что-то услышали и вскочили на ноги. Я как раз занимался раками, и мне никак не хотелось выходить наружу, кого-то высматривать. После моего окрика собаки с ворчанием улеглись, не переставая чутко прислушиваться к чему-то за стеной и время от времени поднимая головы. Накормив их, я улегся спать.

Утром, переплыв Перевальную, я подошел за наживкой к бассейну и не узнал его. Вокруг все было истоптано и изрыто, словно бульдозером. Присмотревшись, я понял, что это работа медведя. Косолапый разбойник набрел на столь богатый рыбой водоем, что решил заняться рыбалкой. До этого случая я был убежден, что медведи подслеповаты вообще и ночью видят еще хуже. Не знаю, как уж он увидел рыбу, но только сработал чисто. Видимо, способ выуживать рыбу лапой оказался малоэффективным, и он решил вопрос с практической сметкой. Затоптав лужу до небольшой ямки, медведь согнал туда всю рыбу...

Дурацкий случай! Мне нужна была на приманку рыба—а где ее взять? Оставлять старую приманку — равносильно захлопнуть ловушки. Тухлятину норка никогда не возьмет. На мое счастье в вентеря попались две крупные рыбины, и я порезал их на части, прибавив к этому несколько мелких раков и подобранных на берегу ракушек.

Хотя медведь и испортил мне настроение, все же шагать утренней тайгой всегда приятно. Лещина щедро наполняла мои карманы орехами, земля дарила ягоды, и я с удовольствием угощался и тем, и другим. Пробираясь по тропинке, мне нет-нет да и удавалось подсмотреть какую-нибудь лесную тайну. Вот на дереве ссорятся две белки, а может, просто спорят: одна из них сидит и умывается, вторая возбужденно бегает туда-сюда по сучку. Белки что-то цокают, но что — мне не дано знать. Л вон из-под крутого берега выплыл выводок чирят. Молодые утки уже мало чем отличаются от мамаши. Иногда я просто сижу и слушаю тайгу. Слушать ее так же интересно, как и наблюдать. Вот где-то в ветвях поет мой частый спутник в походах — серенькая птичка-безымянка.

~ Вин-честер потеря-я-л! Вин-честер потеря-я-л!— высвистывает она.

— He-правда, не-правда!— свищу я в ответ и хлопаю по ружью.