Карен Прайор - Несущие ветер

Аспирант составляет план своей работы, создает свою паутину электронных связей и раз в день является, чтобы забрать километры выданной компьютером информации. Старшая сестра и санитар выбирают подопытных животных, сажают их в ящики, вынимают их оттуда, следят за их весом и нормальным питанием и, как я подозреваю, знают об оперантном научении гораздо больше аспирантов. Те ведь даже не видят своих животных. Что за удовольствие вести такие исследования? Словно работаешь с болтами и гайками.

На фоне всей этой обезличенной механизации мне было особенно приятно заметить, что двое служителей, ухаживающих за животными, по-настоящему их любят. Они показали мне крыс, которые, по их мнению, с трогательным мужеством переносили электрошоки (бррр!), и брали они животных в руки с нежной бережливостью. Старшая сестра вынула из клетки своего любимого голубя, чтобы я могла им вдосталь налюбоваться. На мой взгляд, он ничем не отличался от всех прочих голубей, однако он усваивал предлагаемые задачи с такой поразительной быстротой, что, по ее мнению, был совершенно особенным голубем – с чем я, разумеется, спорить не собираюсь.

Пожалуй, лучшим, что мне принесло это турне, было знакомство с Дебби Скиннер, которая действительно приехала к нам и занялась дрессировкой с огромным рвением и большой фантазией. Первые месяцы своей жизни Дебби, как и некоторые другие младенцы, провела в знаменитом скиннеровском «детском ящике», который вопреки мнению всего света вовсе не бесчеловечная темница. У некоторых народов младенцы все часы бодрствования и почти все часы сна проводят на коленях или на спине матери. А вот у нас младенцы просто страшное количество времени лежат в колыбелях, скучая, мучаясь то от жары, то от холода, нередко мокрые и, как правило, стесненные неудобными пеленками, одеяльцами и прочим. Скиннер же просто сконструировал колыбель-люкс, в которой младенец лежит голенький в приятном тепле на специальной подстилке, всасывающей мочу, среди интересных вещей, которые можно рассматривать и трогать. В результате часы, которые младенец вынужден проводить в колыбели, перестают быть тягостными и становятся даже приятными. По моему мнению, тут совершенно не к чему придраться, и в Дебби тоже не к чему было придраться – она просто чудо, и нам замечательно работалось вместе.

Из моего дневника, среда, 30 августа 1966 года

Читала лекцию в ТОНе (Театре Океанической Науки). Представление вела Дебби Скиннер. Птенцы в ТОНе только-только начали летать. Сегодня во время лекции один из них слетел со своего насеста, я подставила ему руку и продолжала говорить, а птенец хлопал крыльями, стараясь удержать равновесие, – это была полная неожиданность и для птенца и для публики, а я даже не запнулась. Дебби смеялась до упаду, а после представления мы с ней развлекались, перекидываясь птенцами и подставляя им руки. Птенцам это как будто нравилось.

Вторник, 14 сентября 1966 года

Приехал Фред Скиннер. Вчера было очень весело. Он развлекался, дрессируя Кеики, и получил большое удовольствие от «игры в дрессировку», котирую мы для него затеяли. Ну, почему Скиннер отвергает все разумное, что есть в этологии, а Грегори и другие этологи – все разумное в оперантном научении? Я чувствую себя английской трактирщицей, которая пытается разнять драку: «Ах, джентльмены, джентльмены! Ну, пожалуйста!». Я прощупала Скиннера насчет разных экспериментов, и некоторые его заинтересовали. Дебора рассказала мне смешную историю, якобы апокрифическую, но абсолютно в духе ее батюшки. Двое его студентов решили выработать у своего соседа по комнате поведенческий элемент, поощряя его улыбками и одобрениями. Они преуспели настолько, что он по их желанию взбирался на стул и отплясывал на нем. Упоенные удачей, они пригласили Скиннера выпить у них вечером кофе и продемонстрировали ему, как их злополучный товарищ в простоте душевной взбирается на стул и переминается на сиденье. «Очень интересно! – заметил Скиннер. – Но что это дает нам нового в отношении голубей?»

Про другой, уже не апокрифический случай, совершенно в духе Скиннера, рассказал мне он сам. Если принципиальные бихевиористы смотрят сверху вниз на тех, кто наблюдает поведение животных в естественных условиях, вроде Грегори, то еще ниже они ставят психологов, которые платят им тем же. И вот виднейший авторитет в области психологии человека и столь же видный хулитель «бесчеловечного» скиннеровского подхода приехал в Гарвард прочесть лекцию. Одни лекторы предпочитают смотреть куда-то в глубину зала и говорить в пространство (к таким принадлежу я), другие же выбирают в одном из передних рядов какого-нибудь чутко реагирующего слушателя и обращаются к нему. Этот психолог относился ко второму типу. Скиннер, с которым он не был знаком, отправился на лекцию, сел в первом ряду, слушал с чрезвычайно увлеченным видом и заставил психолога сосредоточиться на себе. Затем Скиннер принялся изображать скуку, когда психолог говорил о любви, но оживлялся и начинал одобрительно кивать всякий раз, когда лектор делал раздраженный или воинственный жест. «К концу лекции, – сказал Скиннер, – он потрясал кулаками не хуже Гитлера».

Знакомство Скиннера с дельфинами доставило удовольствие всем нам, и мы начали переписываться. «Дорогой Фред, я абсолютно согласна с Вашим утверждением в последнем номере Psychology Today, что творческое поведение может быть сформировано…» «Дорогая Карен, благодарю за положительное подкрепление…» Однако дельфинам я была обязана не только этой дружбой с одним из моих интеллектуальных идолов. На Гавайи, чтобы прочесть курс лекций в университете, а также собрать рыб с коралловых рифов для своего потрясающего аквариума в Зевизене, приехал Конрад Лоренц, лауреат Нобелевской премии и отец этологии – науки, изучающей поведение животных в естественных условиях. Лекционное турне могло привести меня в Бостон, но я не надеялась, что когда-нибудь поеду с лекциями в Европу, а потому возликовала при такой возможности познакомиться с ним. К счастью, Лоренц остановился у моих друзей, а кроме того, ему, как и всем людям, нравились дельфины, и он приехал в парк «Жизнь моря».

Услышав, что он тут, я опрометью бросилась в дрессировочный отдел и увидела белобородого, как дед-мороз, довольно-таки плотного человека с веселыми глазами, вокруг которого толпились завороженные дрессировщики. Я кинулась к нему, бормоча, как я счастлива познакомиться с автором моей любимой книги «Кольцо царя Соломона».[16] Лоренц просиял ласковой улыбкой и со словами: «Как жалко, что я не лесной волк и не могу приветствовать вас должным образом», помахал рукой позади себя, точно радостно завилял большим пушистым хвостом.