Гита Баннерджи - Мой друг Бобби

— Господи-благослови-господи-благослови!

Мы рассаживались по машинам под неумолкаемую дробь попугайских благословений.

Отец сказал:

— Поехали, Пратул, а то как бы баллон не спустил, если твои верующие попугаи начнут молитвы петь!

Отец сел в машину мистера Джефферсона вместе с самим Джефферсоном, его слугой Абду́лом и бирманцем У Ба Со, который работал у Джамаи-бабу.

Джамаи-бабу сел за руль второй машины, рядом с ним расположилась Бина, а я прекрасно устроилась на заднем сиденье с Джеком и Джилл.

Списки самого необходимого составлялись так долго и так старательно, что обе машины были буквально забиты самыми разными вещами.

Из того, что я успела рассказать про Джамаи-бабу, должно быть ясно, какой он человек: уж если за что взялся, то сделает это достойнейшим образом. И всё-таки я поразилась: он захватил ружьё для Бины! Для Бины — отлично зная, что доведись Бине встретиться с тигром, она сперва уронит ружьё, а потом упадёт в обморок. Не имеет значения: раз Бина едет на охоту, у Бины должно быть ружьё.

А для меня что он приготовил? Ведь помнит, что я прыгаю с ветки на ветку не хуже Тарзана, что я на велосипеде хоть до самого Дели доеду, что я однажды подралась со здоровенной обезьяной, которая воровала бананы, а взял для меня паршивое, никому не нужное воздушное ружьё! Детскую воздушку! Да из неё только птиц пугать!

Всем известно, что я никогда не стреляю в беззащитных птиц. Я еду охотиться на тигров или на медведей. Хищного зверя я убить могу, но разве застрелишь хищника из воздушного ружья? Обидно!

И я решила держаться поближе к Бине: когда она упадёт в обморок, я схвачу её ружьё и застрелю несколько тигров прямо на глазах у отца, мистера Джефферсона и Джамаи-бабу. Честно говоря, я никак не ожидала, что отец встанет на их сторону, против меня. А Бина и Джамаи?! Дома без конца ссорятся, но тут сразу столковались — тоже против меня. Хорошо же, я себя покажу!

Мы добрались до Мимуна только к вечеру. Остановились у озера на привал. Я ела-ела, но могла бы ещё столько же съесть.

Мы собирались заночевать в охотничьем домике неподалёку, а весь следующий день охотиться на тигров, медведей, зайцев, птиц — кто попадётся.

После ужина я пошла прогулять собак и всё раздумывала, на кого же мне завтра поохотиться, а когда спохватилась, увидела, что забрела в какую-то глухомань. Мне стало не по себе. Я вспомнила, что моё воздушное ружьё осталось в машине. Тут в кустах тявкнуло, и я рванулась бежать.

Что-то рыжее мелькнуло в подлеске.

Оглянувшись, я увидела только хвост — это улепётывала в другую сторону лиса. Джек и Джилл громко лаяли и рвались в погоню, натягивая поводки. Я еле удержалась на ногах.

Когда мы с собаками вернулись к костру, Абдул и У Ба Со уходили на разведку местности, в чём оба были большие мастера. Отец ещё не кончил ужинать, и Бина подавала еду.

Отец не знал, что Джек и Джилл никогда не подбирают куски, и бросил Джеку горбушку. Голодный Джек заскулил и подошёл к Джамаи-бабу. Хорошо обученная собака не ест что попало и где попало.

— Смотри какой принц! — удивился отец. — Просто сын раджи!

— Пора бы накормить собак! — сказала я Джамаи-бабу.

Он даже не слышал! Джамаи-бабу и мистер Джефферсон уткнулись носами в карту и что-то вымеряли на ней.

Бина вздохнула:

— Придётся мне подавать и собакам.

Тем временем Абдул и У Ба Со возвратились в сопровождении незнакомого бенгальца, лысого, широкоплечего коротышки, который умудрялся одновременно жевать бетель и приветливо улыбаться.

Оказалось, что бенгалец занимает комнату в охотничьем домике, в котором должны заночевать и мы. Абдул рассказал ему про нас, коротышка обрадовался и явился знакомиться.

Джати́н-бабу, так его звали, приехал с большой компанией охотников. За день до нашего появления охотники застрелили огромную медведицу. Был и медвежонок, месяцев пяти от роду, который убежал в лес. Все понимали, что медвежонку далеко не уйти. Джатин-бабу уговаривал охотников изловить медвежонка — не ради денег, деньги его не интересовали: он хотел подарить живого медвежонка своим внукам. Пусть знают, что их дед великий охотник! Но охотники, довольные добычей, не желали бродить по лесу в поисках медвежонка и сегодня утром уехали в город. Джатин-бабу остался и целый день строил планы, как бы поймать медвежонка. Но что можно сделать в одиночку!

Болтал Джатин-бабу, как заведённый.

Когда он смолк, чтобы перевести дух, отец, уже давно дожидавшийся этой возможности, быстро сунул ему в руки тарелку.

— Прежде всего надо закусить. Попробуйте, моя дочь готовила.

Джатин-бабу замолчал, как граммофон, у которого кончился завод. Он сразу забыл, о чём говорил, и с явным удовольствием принялся за еду. Откусив кусок сандвича, он сделал блаженное лицо.

— Вкусно! С чем он?

— С курятиной, — ответила Бина.

Джатин-бабу выплюнул кусок. Мистер Джефферсон изумлённо посмотрел сначала на Джатина-бабу, потом перевёл взгляд на собственный сандвич. Взглянул на Джамаи. Пожал плечами и уткнулся в карту.

— Это действительно курятина? — спросил Джатин-бабу. — Я человек верующий. Я дал обет не есть никакой птицы, за исключением дикой. Обет я, конечно, нарушил, но раз я не знал, что ем, полагаю, бог меня должен простить.

Джатин-бабу сложил ладони вместе и поднёс их ко лбу.

Поведение Джатина-бабу как-то смутило нас. Отец, пряча улыбку, сказал Абдулу:

— Ты теперь стреляй только дичь, понял?

Сбитый с толку, Абдул потребовал, чтоб ему растолковали, какая тут птица дичь, а какая нет.

Отец отвёл его в сторону.

— Всё, что живёт в лесу, ясное дело — дичь. Понимаешь, индусам их вера запрещает есть мясо домашних животных, а питаться травкой я лично не намерен, поэтому нам требуется дичь. Ты настрелял дичи — отлично. Просто курице свернул голову — тоже сойдёт, только болтать не надо. А еда без мяса не еда. Ясно?

Я тоже внимательно слушала.

— Папа, а если вдруг ты дашь богу обет, ты тоже будешь как Джатин-бабу?

— Ещё чего! Я жить не могу без курятины! Бина! — повысил он голос. — Сегодня курицу жарю я! Дикую курицу, конечно!

Абдул, даже не улыбнувшись, продолжал чистить ружьё.

Правда, я никогда не видела, чтоб он улыбался.

Бина встретила сообщение без энтузиазма.

— Зачем тебе возиться, папа, — осторожно сказала она. — Что я, курицу зажарить не могу?

Отец стоял на своём.

— Нет уж! Люди до сих пор вспоминают обеды, которые я готовил. Попробуешь моей стряпни — век не забудешь. Когда я был студентом и жил в общежитии, со мной никто сравниться не мог…