Софья Радзиевская - Полосатая спинка. Рассказы

— Я дальше не пойду, — сказала я громко. — Меня капитан Симановский прогонит, куда я денусь? А ты мне дай проводника домой, чтобы не заблудиться.

За меня говорил словно кто-то другой, а я сама себя с удивлением слушала.

Что за глупость? Какой проводник? Стрелять надо. А сама всё говорю…

Теперь мне ясно, что тогда я бессознательно старалась отдалить самое страшное. Браунинг я потихоньку уже начала вытягивать из кармана… Но начальник не дал мне договорить. Он вдруг протянул руку, дотронулся до моего лба, улыбнулся, совсем по-другому, хорошо улыбнулся, и сказал:

— Пойдёшь домой. Дам проводника.

Я так и остановилась на полуслове. А один из хунхузов уже сошёл с лошади, ему начальник что-то сказал, поманил меня рукой и пошёл по тропинке обратно.

У меня вдруг ослабели колени, я чуть не села на землю но сдержалась.

— Спасибо, — сказала я спокойно, — до свидания!

И пошла за проводником, не оглядываясь.

Мы прошли сто шагов, двести, триста, тогда только я поняла: спасена, мне не нужно стрелять, небо, солнце, земля — всё это моё и я не умру!

Я задыхалась. К счастью, мой проводник шёл молча: я не могла бы говорить.

Мы шли быстрым шагом, и скоро с вершины одной сопки, уже в сумерках, я увидела крышу нашего дома.

Проводник остановился.

— Моя ходи, плохо буди, — проговорил он, улыбнулся, повернулся и исчез, точно его и не было.

Дома я сказала, что задержалась — охотилась за махаонами. Поахали, накормили меня и спать уложили.

Но прошло несколько дней, и Василий Львович вернулся со службы хмурый.

— Вы это что же, барышня, не изволили рассказать, как с хунхузами по сопкам разгуливали?

— Да я…

— Вот и «да я». Перед вашими родителями я как за пропажу дочери отчитываться буду? Вы знаете, почему из их лап выбрались?

— Почему? — тихонько спросила я. Я ещё ни разу не видела Василия Львовича таким сердитым.

— За сумасшедшую приняли, вот почему. Им не в первый раз женщин в плен забирать. Так те плачут, визжат. А эта, говорят, весёлая шла, а потом провожатого дать приказала — чтобы не заблудиться. Что? Не сумасшедшая? А они сумасшедших не трогают.

Ну и смеялись все за столом. И хозяева и гости… А я сидела красная, не знала куда деться.

— Да откуда вы узнали, что они думали? — спросил наконец кто-то.

— Капитан Мéди рассказал. У него лазутчики везде. Вот и принесли рассказ, шатается, мол, по сопкам девица сумасшедшая. — И Василий Львович сам засмеялся: он быстро закипал, но так же быстро и остывал.

Только Таня не смеялась. Она придвинулась ко мне, крепко схватила меня за руку и прошептала:

— Я теперь ночью вовсе спать не буду, буду вас караулить, чтобы в горы не бегали.

Я и смеялась и смущалась, а перед моими глазами порхала огромная синяя бабочка-цветок. Она складывала крылышки и расправляла их и медленно опускалась в пропасть с сияющего цветами обрыва.

Теперь уж я сама постаралась узнать о хунхузах. И побольше. Оказалось, что в Маньчжурии каждая шайка грабила в определённом округе. Купец, русский или китаец, если хотел жить мирно, платил «своей» шайке хунхузов дань. Они сами назначали письмом, сколько платить и куда, в какое, например, дуплистое дерево в лесу положить деньги.

А в Ханьдаохецзе, незадолго до нашего приезда, явилась новая шайка хунхузов. Они стали требовать, чтобы купцы и им платили. Те не вытерпели, пожаловались русским властям. Тогда из Владивостока спешно вызвали отряд русских пограничников под командой капитана Меди. Это был венгр, огромного роста, с виду довольно свирепый. Он считался признанным мастером в борьбе с хунхузами.

О его приезде узнал атаман первой шайки. Он был очень сердит на пришлых хунхузов, ведь те нарушили разбойничий закон, забрались на чужую территорию. И потому он сам написал капитану Меди письмо, предложил перейти со своими людьми к нему на службу, чтобы вместе с ним прогнать или переловить «чужаков».

Капитан Меди пригласил его прийти к нему в Ханьдаохецзе для переговоров, привести с собой и людей без оружия.

Хунхуз поверил и пришёл без оружия с половиной отряда. А Меди приказал их повесить.

Половина хунхузов спаслись — те, что не поверили мадьяру. Они написали ему письмо: «Мы убьём за это не тебя, а твоих детей, это будет тебе тысяча смертей».

Меди, чтобы показать, что он не боится хунхузов, не позволил жене увезти сыновей в Россию. Они жили в посёлке в доме-крепости, полном солдат. Но хунхузы даже в то лето, когда мы там жили, пробовали напасть на этот дом. Бедная мать во время перестрелки спрятала младшего в чемодан, и он там чуть не задохнулся. Старшему, Коле, было тринадцать лет, как нашему Павлику, и жилось ему не весело: выходить из дома разрешали редко и не далеко. И всегда под охраной.

Наш дом стоял на горе над линией железной дороги. Была и охрана и забор из прочных брёвен, так что дом мог бы выдержать осаду. Но осады не было, войну с хунхузами вели исключительно русские пограничники, а Василий Львович командовал батальоном солдат, только охранявших железную дорогу. Она проходила по территории Маньчжурии, но принадлежала русским. Хунхузы с железнодорожниками не воевали, вот почему мы жили спокойно на нашей уединённой даче — километрах в пяти от посёлка. Если бы это была дача пограничников она не уцелела бы и при охране.

Но всё-таки и наших детей далеко от дома не отпускали — мало ли что могло случиться.

Как-то в воскресенье вся семья отправилась в гости в Ханьдаохецзе. Мне больше нравилось бродить по лесу, изучать природу, чем ездить по гостям. Поэтому я с удовольствием осталась дома и принялась разбирать свою коллекцию бабочек.

С террасы хорошо были видны ворота. Вдруг вижу, калитка в половинке ворот открылась, какой-то мальчик протащил через неё велосипед, сел и весело подкатил к дому.

— Сонечка, а я удрал, я удрал, вот здорово-то!

— Коля! — воскликнула я и уронила бабочку, которую держала в руке. — Как… удрал?

— А вот так, никто и не заметил. А вы думаете, не надоело дома сидеть? Всё равно что в клетке!

— Коля, а если кто-нибудь видел? Не свои. А… они?

Я не решилась даже сказать — хунхузы. Но Коля понял. Сразу его весёлость как ветром сдуло. Он оглянулся на калитку и проговорил почти шёпотом:

— Что делать, Сонечка?

Я молчала. Упрекать его? К чему? Но правда, что же делать?

На террасе стояло три наших велосипеда. Я потрогала шины и быстро свела один из них с террасы.

— В доме никого нет, Коля. Я одна. Надо как можно скорее ехать в Ханьдаохецзе. Может быть… может быть, они всё-таки ещё не знают.

— Мне одному?

— Нет, я с тобой. Не могу я тебя одного отпустить.

Мальчик даже покраснел.

— Спасибо, — тихо проговорил он.