Николай Глебов - Колокольчик в тайге

Лишь когда осталось до скирды с десяток метров, не выдержал я, взмахнул рукой. С треском снялся косач и бросился очертя голову к лесу. Летит, а у самого хвост еще в косицы не разошелся — по-детски короток и прям. Охотники таких зовут «позднышами» — птенец из позднего выводка, значит. Человека ему видеть пока не приходилось. Вот он и любопытствовал.

ТИХОЕ ПРЕДЗИМЬЕ

Встреча со снегом всегда кажется маленьким чудом. Синее небо прикроется серой тучей, и на черную землю неожиданно посыплются легкие белые пушинки. С каждой минутой все больше и больше начинает кружиться их в метельном хороводе. Растворились в белой мгле дальние поля, оплетенные длинными снежными прядями, стушевались березы на взгорке. А вот и в трех шагах уже ничего не видно, как в песне — снег да снег кругом!

Осень раз, другой попытается, правда, вернуться и снова взять дело в свои руки — будет мокреть и грязь. Но зима призовет на помощь деда-мороза, и начнут они вместе ледяные мосты на реках наводить, землю, где надо, поглубже под снежное покрывало упрятывать. Поработают всласть да и присядут дух перевести. Присядут, задумаются и ненадолго забудут о своих делах. И вроде бы снова чуть потеплеет.

Предзимьем называется эта короткая пора в природе. Зима-то с буйным росплеском метелей, с колючими ветрами, калеными морозами еще вся впереди! А лес все-таки уже по-зимнему сед. Он поседел так быстро не от горя — от снега. Натянув снеговую шапку до бровей, притихает лес, задумывается. В сквозных березняках да осинниках тишина уже совсем устоялась. Слушаешь и сам немеешь, — боишься неосторожным словом сломать ее.

Пустым кажется лес сейчас, неуютным, как давно заброшенный дом. Но послушай подольше, вглядись повнимательней! И увидишь, и услышишь многое…

На присыпанный инеем куст опустилась стайка снегирей. И куст — не куст уже, а жаркий костер: скачут птицы, словно язычки алого пламени трепещут на ветках. Вот спустились снегири на землю, начали шелушить головки репейника, метелки конского щавеля, А ты завороженно смотришь, оторваться не можешь и не хочешь. Красивы птицы, ах, как красивы! Красоту эту надо унести с собой, рассказать о ней близким, знакомым. Может быть, на следующий раз она снова позовет тебя в природу. Иди. Зорче станет твой глаз, цепче слух. Но смотри, чтобы в душе твоей поселилась доброта ко всем, кто живет в лесу. Природа ведь, как и человек, чувствительна к доброте, и, если придешь к ней товарищем, она покажет все, что есть у нее интересного.

В перелесках я всегда по знакомым тропам хожу и каждый раз встречаю на них что-нибудь новое. В прошлый выходной тоже не сидел дома. А день-то каким хорошим был! Нехолодный, тихий, светлый. Правда, утром солнце поднялось в морозной шубе, но часа через два в воздухе появилась даже какая-то по-весеннему резкая свежесть.

Синицы засуетились, писк, возню подняли. Особенно одна озорная стайка запомнилась. Слетелись синички на старую березу, начали по веткам скакать маленькими бесиками в зеленых кафтанчиках. В каждую щель заглянут. Это их дело: все обследовать, осмотреть, не прячутся ли где личинки жуков, куколки бабочек. Одна бойкуша нашла что-то под корой, деловито пыжится, вытаскивая добычу, а другая посматривает со стороны — ведь со стороны всегда виднее — и полезный «совет» подает: «Тя-ни, тя-ни, тя-ни…»

Помог «совет» — вытащила-таки первая синичка из укромного места на белый свет вредителя. Зажала в лапках и энергично стала расклевывать добычу. Тогда и вторая на то же место слетела, принялась внимательно осматривать его. Увидела, должно быть, что-то страшное, перепорхнула на верхний сучок и заголосила на весь лес: «Дя-день-ка, дя-день-ка!» Я подумал, что меня зовет синица, и хотел было на помощь поспешить, но в это время на дерево опустился дятел. Так вот, оказывается, какой у синиц дяденька!

Он повертел головой, быстро оценил обстановку и принялся клювом по дереву молотить. Щепа посыпалась, звон по лесу пошел, а дятел, знай, работает. Дырку проделал, сунул в нее длинный язык, вытащил насекомыша, проглотил, вскрикнул весело, дескать, смотри, как мы работаем, и в новое место перелетел. Оттуда уже другая синичка звала: «Дя-день-ка!» Так в осеннем лесу работают синицы с дяденькой-дятлом.

А в поле удалось подсмотреть мышкующую лисицу. Сунет кума морду в снег, вынюхает, соберется пружиной и разожмется. Схватит мышонка — играть начнет. Подбросит его, а сама припадет на передние лапы и смотрит, что будет. Лежит мышь, и лисонька ждет, нетерпеливо хвостом пошевеливая. Но чуть добыча шевельнулась, прыгнет лиса, зажмет мышонка в когтях. Известное дело: лисе игрушки, а мышке слезы.

На дальние березы опустилась небольшая стайка тетеревов. Птицы торопливо принялись глотать березовую сережку. Моя лиса и о мыши забыла. Подобралась вся и начала носом ловить воздух, потом медленно затрусила в сторону берез. Нет, тетеревиным мясцом ей, конечно, разжиться не удалось. Тетерева, как тот виноград, слишком высоко были от Патрикеевны. Чуть заметили птицы, что зверь подбирается к ним, насторожились, шеи вытянули и снялись с деревьев.

Короток ноябрьский день. Не заметишь, как вечер опустит на землю синие сумерки. Уставшему долгой кажется дорога к дому. Но усталость приятна, мысли в голове легки. День, проведенный на природе, оздоровляет, дает зарядку на целую неделю. Прогулки такие доступны всем.

Только, идя из дому, захватите, пожалуйста, с собой всю свою доброту. Без нее в лесу делать нечего.

ДЯТЕЛ И СОРОКА

На старой липе устроил «кузницу» труженик-дятел. Слетает в ельник, сорвет шишку, принесет, заткнет в расщелину и кует — пропитание добывает. Раздолбит одну, за следующей отправится. От такой работы и дятлу сытно, и лесу польза: много семян на поляне рассеется, елушками прорастет.

За дятлом, спрятавшись в ветках, давно наблюдала сорока. Сороки — «народ» любопытный, им в лесу до всего дело есть. Вот и сейчас очень ее заинтересовало, чем это занят дятел. Что-то приносит в клюве, потом долбит и как будто даже ест. Очень интересно! Тем более, когда самой есть хочется.

Дождалась хитрая птица, когда дятел за новой шишкой отправился, слетела к его мастерской. Смотрит — и так и сяк голову повернет — ничего не понимает. А дятел между тем новую шишку-болваночку принес. Вставил в зажим и давай обрабатывать. Смотрела сорока долго, но, так ничего и не поняв, отлетела восвояси, очень недовольная собой. Где уж сообразить бездельнице-сороке, что трудовой хлеб трудом и добывается!

СИНИЧЬИ КЛАДОВЫЕ