Анатолий Онегов - Весна на озере

Салака всегда идет шумно и ярко. Шумно от крика птиц и ярко от бесчисленных хвостов, спинок, головок небольших рыбешек, то и дело мелькающих над водой. Серебряные живые огоньки, брызги, искры вспыхивают на солнце по всему озеру, вспыхивают и ходят от берега к берегу, от луды к луде до тех пор, пока салаке не надоест потешать чаек и крачек. Потом салака стихает, исчезает, незаметно заходит в мелкие заливы и трется около камней, и здесь реже увидишь взметнувшиеся хвостики, спинки рыбешек, реже услышишь птиц-рыболовов.

Отметавшие икру стайки совсем незаметно уходят на отдых, на глубину, а на их место уже торопятся новые, торопятся так же шумно и открыто, не обращая внимания на крикливых птиц и на лодки, в которых местные мальчишки гоняются за идущей салакой с удочками в руках.

Весенний праздник салаки длится всего пять-шесть дней. После праздника салака сразу исчезает, Где она? Куда делась после нереста? Где целый год ждет своего единственного часа – своих пяти-шести дней, чтобы показаться всем-всем, чтобы хоть и коротко, но все-таки расцветить собой озеро, убрать его живыми, яркими огоньками?

Пожалуй, не было в нашем озере других таких рыб, о которых рассказывали бы столько невероятных историй, как о лещах. И почти все эти рассказы так или иначе были связаны с таким важным периодом в жизни лещей, как нерест.

Нерест лещей начинался с разведки. Не с хода, как у плотвы, не с бестолкового открытого стадного хода, а с тайной разведки-поиска, которую проводили, как правило, одиночные рыбы.

Нерестились лещи в мелких заросших заливах. Таких заливов на озере было много, и вот в них-то в начале июня и направлялись лещи-разведчики.

Они по одному заглядывали в залив и незаметно обходили его вдоль берега. Потом разведчики куда-то исчезали, и мне всегда казалось, что после разведки у лещей где-то там, на дне озера, проходило важное совещание, на котором и обсуждался вопрос: куда в этот раз пойти на нерест.

Каждую весну я был свидетелем довольно-таки точных и вполне разумных, с точки зрения человека, действий рыб. Если во время поиска разведчик обнаруживал рыбацкие сети, то такой залив в эту весну лещи могли либо совсем оставить, либо заглядывали в него лишь малочисленной стайкой. И только в те заливы, где разведка не встречала сетей, лещи направлялись огромными отрядами.

О том, куда на нерест могли пойти лещи, рыбаки, конечно, знали и, вопреки рыбацким законам, нет-нет да и перегораживали заливы высокими сетями. Причем делали это частенько уже после того, когда из залива благополучно удалялась разведка.

Казалось, непорядочные рыбаки обманули лещей – разведка, наверное, уже успела доложить, что путь свободен, и теперь стая рыб явится сюда и попадется в сети… И стая действительно являлась.

Убедившись по данным разведки, что желанный залив безопасен, лещи выстраивались в походную колонну и трогались в путь.

Но вот на их пути сплошной стеной вставали сети. Тогда вся стая, немного постояв перед опасной снастью, разворачивалась и в полном составе следом за вожаком отправлялась в другое место.

Но лещи не всегда оставляли удобные для нереста места. Встретив на своем пути сети, эти рыбы порой поступали и так: они приподнимали нижний край сети, проскальзывали в залив и открыто устраивали там свои лещовые игры.

Свои игры лещи всегда начинали тихим парным вечером, который больше походил на первый вечер настоящего лета, чем на последний день поздней весны.

Широко и устало клонится к шумному от дроздов мелколесью солнце, мягко и ласково проведя своей малиновой кистью по теплым и ясным вечерним облакам. Цвет заката расходится по небу, плывет над лесом, опускается с берез на осины, потом по круглым вершинам ольхи сползает на луг, медленно переливается через молоденькие стрелочки осоки и осторожно ложится на воду… И вот тут-то у самого края осоки кто-то широко и сильно возьмет да и качнет вечернюю воду. Потом еще и еще раз, уже в другом месте. Дальше и дальше пойдут по всему заливу крутые круги, поднятые с самого дна, и вдруг большой живой лист серебра подастся к поверхности, всплывет, займется таким же теплым, как закат, малиновым светом и, перевернувшись, снова утонет в озере.

Еще минута, другая – и вот уже по всей кромке залива заходила, задышала вода, поддаваясь упругим хвостам, и вот уже по всему заливу, то там, то здесь, показались чуть тронутые малиновым закатом живые серебряные листы-рыбы.

Лещ пришел! Лещ играет! Играет полчаса, час… Вместе с лещом играет, светится все озеро, глубоко раскрашивается широченными цветными кругами. Они расходятся, сливаются друг с другом, и уже нет тихой парной глади вечернего залива – есть только много больших и живых закатных солнц. Лещ играет! Лещ пришел!

Лещ играет весь вечер. А когда устает, отправляется обратно, на глубину, оставив на траве, на стеблях и листьях водяной травы свою икру.

На обратном пути уставшие, потерявшие и силу и бдительность лещи валят в сети, которые так искусно недавно прошли, так удачно недавно миновали…

И непорядочные рыбаки знают это и ждут, когда отнерестившиеся рыбы наткнутся на их сети. Год, второй, третий подобного разбоя – и в озере может совсем не стать лещей. Вот для того, чтобы лещ мог каждый год играть свои яркие лещовые игры и на нашем озере, мне и приходится внимательно ждать первые цветы на рябине и вслед за ними отправляться в путь по заливам и напоминать не слишком заботливым людям, что сети во время нереста леща ставить нельзя. Однажды в такой поездке я и стал свидетелем того, как искусно расправляется лещовый отряд с сетями, загородившими ему дорогу на нерест.

Еще издали я заметил лодку. В ней сидел рыбак и пристально смотрел на воду. Лодка стояла около самых сетей. Я выключил мотор и неслышно подъехал к рыбаку.

Человек, перегородивший сетями весь залив, конечно, должен был испугаться – ведь как-никак, а он застигнут врасплох на месте преступления, но странный рыбак только отчаянно замахал в мою сторону рукой: «Тише ты, тише…»

Я остановил лодку, свесился за борт и увидел широченный косяк лещового отряда. Отряд стоял перед сетями. Нижний край сети плотно лежал на дне, и дорога в залив рыбам была закрыта. Лещи, огромные, закованные в латы из черненого серебра, стояли неподвижно. Во главе их был лещ-гигант, лещ-вожак…

Время шло. Наши лодки не двигались. Не двигались и мы. Не двигались и лещи. Но вдруг лещ-вожак стронулся с места, медленно подошел к сети, лег на бок и осторожно пробрался под нижний край снасти. А потом встал и приподнял спиной сеть. И тут вся стая, хотя и быстро, но спокойно перестроившись в узкую колонну, проворно двинулась в образовавшийся проход.