Дикая собака - Пекка Юнтти

Принес еще дров. Вывернул корневище из земли и подтащил поближе к костру. Повалил полое сухое дерево и собрал с земли сухие ветки. Когда высота кучи достигла метра, раздул огонь в хвое. Пламя костра вобрало в себя последние проблески света из леса, и там, где кончался контур костра, господствовала кромешная тьма.

Я ощущал лес вокруг себя как тяжелое одеяло или необычную гравитацию, сжимавшую меня со всех сторон. Это была крепкая хватка, но в такие ночи, когда луна блуждала по северному небу за тонкой пеленой облаков, а потрескивающие искры от костра, поднимаясь, растворялись в звездном море, здесь не было ничего страшного.

Мне было хорошо одному. Все, казалось, настолько на своих местах, что чье-либо присутствие было бы только помехой. Я бы не смог говорить – у меня не было дел, а слова остались невысказанными на болотах. Хотелось только лежать, вытянувшись на пенке, брошенной на хвою, с раскрытым спальным мешком под спиной. Глаза смыкались, я бродил по вселенным, заглядывал в потаенные комнаты звезд, плыл в желтом море пламени.

Однако одна мысль вернула меня в реальность.

Инуитские собаки.

Я сел и толкнул носком ботинка ветку в огонь. Поднялся, походил вокруг костра, но ноги устали, поэтому пришлось снова приземлиться на хвою. Прокрутил в голове историю, ее отдаленное эхо. Что-то я читал об этом, прочитал о хаски все, и теперь эта история прошла перед моими глазами в картинках.

Я увидел старинную деревню и людей, хлопочущих на утоптанном снегу. Весна, как сейчас, журчал ручей, солнце уже грело в полуденные часы. Крепкий мужик поспешил к собакам, выпустил их и поддал под зад. Пошли прочь!

Они намеренно выпускали своих собак, прогоняя их в тундру, как ездовых оленей. Свора распадалась на мелкие группы, испарялась в величественном пейзаже и пропадала. И после этого о них ничего не было слышно.

Но затем наступала осень. Собаки начинали появляться в деревенских окрестностях. Они возвращались поодиночке, одна за другой, прячась по углам, согнув спины, как волки. Пройдя летнюю школу, они становились жилистыми и дикими. Затем человек протягивал руку, бросал кость, угощал ворванью и говорил добро пожаловать назад.

И так они возвращались на привязь.

Они возвращались.

Убежать, одичать, выжить и вернуться. Может ли и этот дикий рейд закончиться так же?

Я услышал пульс в ушах. Сон исчез. Мысленным взором увидел опавшие листья, которые пронизывающий ветер стряхивает и собирает в кучи в поросшем кустарником лесу, и белого хаски, вышедшего пружинистой походкой из лесного укрытия. Он остановился и замер в сомнениях, хотя и проделал передо мной путь длиною в десятки тысяч лет от волка к собаке.

Немыслимо, если он в самом деле приручится. Если это произойдет, причиной будет не только голод, а то, что мы срослись вместе, человек и собака, союз всех времен. Без одного не было бы и другого как целого.

Я пошевелил огонь. Казалось прекрасным провести ночь с Наноком под этим северным небом. Может быть, между нами нет и километра. С этой мыслью я заснул.

Прошли часы, костер потух. Проснулся и подбросил дров на угли. Закутался в спальный мешок и попытался найти положение, в котором не замерзну. Костер разгорелся, и я снова заснул в тепле. Вскоре проснулся вновь. Снег шуршал. Я открыл глаза и увидел, как за огнем скользнула темная тень. Сел и попытался понять, во сне это было или наяву.

Большая Медведица перевернулась вверх ногами. Кассиопея была где-то там. Край горизонта светлел, но птицы еще не проснулись. Я снова увидел мерцание тени за костром, но мне не хотелось пускаться в догадки. Толкнув черное корневище в костер, я вновь улегся в свою постель. Среди огня появились глаза. Это были два сучка в дощатом потолке моего жилища, и мне показалось, что с них капает, но не думаю, что огонь плакал слезами – только горячей смолой.

От утренней радости не осталось даже воспоминаний. Когда я пошел за водой для кофе, наткнулся на собачьи следы, огибавшие место моего ночлега, и заволновался. Сварил кофе, следуя своей привычке, быстро выпил чашку и вылил остатки в костер. Кое-как свернул спальник, запихнул вещи в рюкзак и метнулся по следам. Пес хотел познакомиться. Инуитская собака пришла к человеку.

Возможно, он просто издевался надо мной или проверял, есть ли у меня что-либо съедобное. Или же он стал одной из тех любознательных лесных диковинок, о которых рассказывал дедушка, веривший, что животные общительны и бесконечно любопытны. Дедушка считал, что они постоянно наблюдают за нами.

Я шел на лыжах по следам и вскоре понял, что собака не собиралась отступать от своих намерений. Я ничего не мог поделать. След был прямой и решительный, он шел через поросшую густым кустарником чащу и заросли вдоль ручья, как будто пес решил, что на этот раз слабый человек откажется от преследования.

А потом еще это.

Я остановился рядом с тушей оленя: глаз затянут матовой пленкой, рот застыл в такой страдальческой гримасе, что хотелось заплакать. Это была катастрофа. Наружу торчали угловые зубы – Нанок разорвал ему щеку. Живот был вспорот, часть кишок валялась на снегу, и рядом с ними – кровавая пленка. Плацента? Пес съел нерожденного олененка?

Кровавая драма произошла на небольшом болотце, затерявшемся среди леса. Олени там отдыхали. Ночной мороз сковал наст настолько, что собаку он держал, а бросившихся в бегство оленей – нет.

Я пошел по следам. Менее чем в сотне метров от первой туши валялась вторая. Язык прикушен, на снегу дерьмо, скакательные суставы разодраны. Такая глупая скотина. Они даже не пытались убежать подальше, когда смерть бушевала по соседству.

Оленеводы называли своих оленей полудикими. Что, черт возьми, это значит? Настолько дикие, что им было позволено свободно бегать где угодно, но настолько прирученные, что не могут выжить самостоятельно?

К счастью, Нанок не оставил ни одного из них страдать. Я бы не хотел участвовать в окончательном приговоре. Переживаний хватило и от увиденного, но пояснения все-таки требовались. Следовало пойти к Серому главе и рассказать всю эту историю. Смиренно извиниться и сказать, что мы, конечно, компенсируем оленей в полном объеме, каждого монетой.

Внезапно у меня возникла отчетливая мысль, что они все равно убьют его. Именно теперь они всем миром бросятся