Джордж Шаллер - Год под знаком гориллы

Следы горилл здесь встречались гораздо реже, чем в Кабаре. Попадались кучи кожуры от листьев древовидного папоротника, которую обезьяны обдирали, чтобы добраться до нежной сердцевины, и оголенные лианы с объеденной корой и листьями. В отличие от района вулкана Вирунга, в этой части леса не было ни бамбука, ни дикого сельдерея, и животные питались другими растениями. Всего мы собрали двадцать семь разных растений, употребляемых гориллами в пищу. Девять из них гориллы ели и в районе вулканов Вирунга.

Большинство найденных гнезд были старые, только сломанные, засохшие ветки свидетельствовали о том, что там отдыхали обезьяны. Некоторые гнезда были прямо на земле, другие — в нескольких футах от нее на кустарнике и кронах молодых деревцев. Некоторые гориллы устроили платформы на ветвях больших, деревьев, на высоте сорока пяти футов от земли, располагаясь там, как на дозорных вышках. В этом лесу я нашел 179 гнезд и около половины их было на деревьях.

Ни в первый, ни на второй день гориллы нам не попадались, но на третий мы услышали крик по другую сторону долины. Мы беззвучно подкрались и увидели животных на противоположном откосе, примерно в пятидесяти ярдах от нас. Батва нервничали, переговаривались между собой, и, в конце концов, я отослал их обратно к стоянке. Гориллы нас еще не заметили. Великолепный самец с серебристой спиной лежал среди лиан. Он неторопливо захватывал горсть растений, обрывал несколько листиков большим и указательным пальцами, запихивал в рот и лениво жевал. Солнце блестело на его обнаженной груди. Три самки и подросток кормились, временами исчезая в кустах, и только колебание ветвей выдавало их передвижение. Одна из самок забралась на дерево, футов на двадцать от земли, и села в развилке ветвей. Она притянула ко рту лиану и объела с нее листья. Потом, перехватываясь руками, соскользнула со ствола дерева и улеглась спать на боку, положив голову на сгиб руки. Около четырех часов я наблюдал, как обезьяны кормятся и отдыхают. Наконец они скрылись из виду. Пока я тихонько взбирался по откосу, стараясь не вспугнуть горилл, над моей головой раздалось шипение, похожее на змеиное. Я вздрогнул. Сверкая ярко-алыми крыльями, взлетел черноклювый турако, птица величиной с ворону, и затем, треща, как белка, запрыгал по ветке.

После того как я добрался до вершины гребня, продвигаться стало снова легко. Я то и дело останавливался и сверялся с компасом. Не будь его, я непременно заблудился бы в этом лесу. Гребни холмов и долины не идут в каком-то определенном направлении, а постепенно и незаметно отклоняются в ту или другую сторону. Только батва безошибочно находят здесь дорогу. Но я помню случай, когда Бисинье, два батва и я зашли в незнакомую для них юго-восточную часть леса. Мы дошли до развилки тропы. Батва уверяли, что лагерь находится в одном направлении, а компас показывал на противоположное. У меня был соблазн не обращать внимания на компас и пойти туда, куда они меня тянули, но я не поддался. Бисинье семенил за мной и ныл: «Господин, ты нас заведешь в дебри». К большому моему облегчению, этого не случилось и я оказался прав.

Как-то один из батва издал радостный крик, и все бросились к нему. Он заметил, что футах в двенадцати над землей, вокруг маленького дупла, вьются пчелы. Батва немедленно сломали и притащили молодое деревцо, прислонили его к стволу и влезли по нему, затем зажгли сухую гнилушку и стали вдувать дым в отверстие. Они ковыряли кору вокруг дупла своими копьями, стараясь расширить вход, но толку получалось мало. Было решено вернуться сюда на следующий день. На этот раз они приспособили к копьям наконечники, похожие на долото. Щепки летели во все стороны, батва кашляли и плевались от густого дыма. Один из них засунул руку в дерево и извлек оттуда соты, с которых капал золотистый мед. Они ели, смеялись и отмахивались от пчел, сердито жужжащих вокруг. В некоторых сотах попадались белые личинки. Их тоже съедали, выплевывая только воск. Мед тек по рукам и груди батва, пчелы садились на них и жалили. Наконец, мои спутники облизали руки и спрятали остатки меда в маленькие сосуды из тыквы, которые они всегда носили с собой. Дождливый сезон еще не кончился. Часто неожиданный порыв ветра, сотрясавший верхушки деревьев над нашими головами, был предвестником грозы. Вслед за порывом ветра наступала тишина, воздух застывал в неподвижности, лес безмолвно и обреченно ждал. Затихал даже пронзительный треск цикад. Иногда издали доносился птичий крик, короткий, одинокий звук, от которого тишина казалась еще глубже. Раздавался грохот, сперва отдаленный и неясный, затем громкий и настойчивый, накатываясь все ближе и ближе, и, наконец, ливень окутывал все серыми полотнищами. Мы стояли, прижавшись к стволу дерева, выглядывая из-под куска пластика, растянутого над головами. Дождь низвергался сплошной пеленой, и за нею казались расплывчатыми очертания деревьев по ту сторону оврага. Эти неожиданно налетающие ливни прекращались так же внезапно, как и начинались.

Батва, дрожа в похолодавшем воздухе, решили развести костер. Батака вывалил содержимое своего мешка на землю. Там оказался засохший початок кукурузы, небольшой самодельный нож, коробок спичек, завернутый в тряпку, несколько листьев табака, деревянная трубка и две палочки длиной около двух футов каждая. Батака тщательно обернул их листьями и обвязал лианой, а затем, быстро вращая палку между ладонями, прижал ее конец к другой палке. От трения появились мельчайшие стружки, похожие на пену. Батака работал все быстрее и быстрее. Глаза его выпучились, а на лбу заблестели капли пота. Через несколько минут стружка задымилась и затлела. Тогда он оторвал кусочек материи от своей куртки и поднес вместе с сухими листьями к тлеющей стружке. Теперь я понял, почему его куртка состояла в основном из швов, на которых болтались отдельные лоскуты; куртка уже давно перестала служить для защиты его тела и стала лишь намеком на одежду.

Скоро загорелся веселый огонек. Пока мы грели руки над пламенем, вдали закричала горилла. Мы отошли от костра и стали красться вдоль оврага, туда, где, очевидно, кормились животные. Неожиданно раздался странный крик гориллы, напоминающий лошадиное ржание. Ни до этого, ни позже я не слышал ничего подобного. Другие наблюдатели отмечали такие же звуки, но никто не знает, что они означают.

Я приказал батва остановиться, а сам стал подкрадываться поближе. Две гориллы мелькнули в подлеске и спрятались. Впереди, футах в тридцати, зашевелился куст. С трудом можно было разглядеть темное тело спокойно кормящегося животного. Шаг за шагом я стал беззвучно двигаться в обход зарослей, однако вести наблюдения было невозможно, и я также тихо отступил.