Виталий Гладкий - Жестокая охота

Потуги полковника Дитриха добыть обещанную информацию о дислокации и численности русских частей, а также о замыслах советского командования не увенчались успехом, что, впрочем, можно было предположить с самого начала: русские научились бережно хранить свои тайны и нередко ставили в тупик лучшие умы абвера.

Генерал Фриснер посмотрел на календарь — 18 августа. Еще раз пробежал строчки специального воззвания ко всем старшим офицерам немецких и румынских войск, которое подписал сегодня ранним утром. Все верно — в ближайшие дни наступление Советской Армии неминуемо. И его требование к офицерам защищать позиции до последней возможности своевременно…

Переговорив с генералом Думитреску, командующий группой армий “Южная Украина” вызвал полковника Дитриха.

— Ты стал плохо выглядеть, Рудольф. Что случилось?

— Печень… — Дитрих и впрямь цветом кожи был похож на вурдалака, каким его рисуют деревенские художники, — грязно-серый с синевой.

— Печально. Сочувствую… Какие новости по твоему ведомству?

— Обнадеживающие, господин генерал.

— Ну! — высоко поднял брови Фриснер. — Это редкость по нынешним временам. Докладывай.

— В районе Шерпени разведчики 6-й армии обнаружили большое скопление войск противника. По всем признакам, русские готовятся к наступлению именно в районе Кишинева.

— Это подтверждают и захваченные “языки”?

—К сожалению, “улов” наших разведчиков весьма скромный. И что-либо уточнить не удалось.

— Тогда еще на чем основывается твоя уверенность в том, что советские войска ударят по 6-й армии?

— По данным радиоразведки, в районе кишиневского выступа сосредоточены две армии в составе нескольких корпусов — вот перечень, — полковник Дитрих положил перед Фриснером отпечатанный на машинке лист бумаги. — Кроме этого, отмечено продвижение танковых частей русских в районы, близкие к месту предполагаемого наступления на Кишинев. Это уже по данным воздушной разведки. Также установлено, что русские перебрасывают сюда соединения, которые до этого были на флангах, и из резервов.

— Значит, Руди, наша игра удалась? — Фриснер впился колючим взглядом в лицо полковника. — И русские поверили, что мы ждем их на флангах? Я так понял смысл твоего доклада?

— Да, господин генерал, — твердо ответил Дитрих. — Я не сомневаюсь в том, что русские приняли нашу дезинформацию за истинное положение вещей.

— И ты можешь дать гарантию, что русские разведчики, которых, кстати, ты упустил, Рудольф, — генерал недовольно сдвинул брови, — не смогли сообщить в свой штаб о наших замыслах?

Легкая тень пробежала по лицу полковника и спряталась в морщинах.

— Я готов дать такую гарантию. А что касается русских разведчиков, то им больше не удастся обвести нас вокруг пальца. Они окружены, и скоро я доложу вам об успешном завершении операции по их ликвидации.

— Рудольф, мне они нужны живыми, — твердые ноты прозвучали в голосе Фриснера. — Хотя бы один из них. Это приказ.

“Не верит…” — полковник Дитрих почувствовал, как взыграло самолюбие. Стараясь унять непривычное чувство неуверенности и даже боязни, он как можно суше ответил:

— Слушаюсь, господин генерал.

— Я буду очень рад, Руди, — смягчился Фриснер, — если мы оба окажемся правы в наших предположениях и выводах. Слишком много поставлено на карту.

— Господин генерал, я сделал все от меня зависящее. Нельзя свершить то, что нам не предначертано.

— Кисмет — так говорят турки… — Сардоническая ухмылка появилась на губах генерала. — Будем надеяться, что Бог и удача не отвернутся от великой Германии в предстоящих сражениях…

Фриснер внимательно прочитал бумаги, которые дал ему полковник Дитрих. Изредка он делал пометки на полях красным карандашом, и тогда лицо генерала хмурилось — его хроническая недоверчивость, даже, казалось бы, к общеизвестным, неоднократно доказанным истинам, была хорошо знакома Дитриху еще с училищной скамьи. Впрочем, полковник тоже не принадлежал к клану наивных и доверчивых простаков — служба в разведке, которую он начал под руководством самого Вальтера Николаи, не располагала к подобным человеческим слабостям.

— Рудольф, а теперь мне хотелось бы услышать твою оценку политической ситуации в Румынии на сегодняшний день.

— Ничего нового, господин генерал. Разве что, по непроверенным пока данным, румынские дипломаты в Каире вступили в переговоры с представителями США и Англии.

— И чего они добиваются?

— Источник информации довольно скуп на подробности. Сообщает, что румыны вроде бы просят ввести в страну англо-американские войска, чтобы сохранить существующий режим.

— Это все?

— В этом вопросе — да.

— Что еще?

— Накаляется обстановка в армии. Я об этом уже докладывал. Даже высшим чинам румынской армии, по моему мнению, верить невозможно.

— Кого ты имеешь в виду?

— Генералов Аврамеску, Мачича, Василиу-Решкану, Санатеску, Радеску…

— Даже эти двое?

— Эти понадежнее, чем другие, но за ними нужен глаз да глаз.

— Как король Михай?

— Затаился. Изображает беспечного гуляку, учится искусству пилотажа.

— С маршалом Антонеску не конфликтует?

— Пока нет. А вот адъютант короля полковник Ионеску и генерал Михаил явно что-то затевают.

— Что именно?

— Трудно сказать — осторожничают. Но это не главная опасность, которая может угрожать Антонеску.

— Даже так?

— Коммунисты и глава крестьянской организации “Фронт земледельцев” доктор Петру Грозу — вот силы, которые опасней во сто крат бунтующих генералов; на тех стоит только прикрикнуть, и они станут в строй по стойке “смирно”…

Полковник Дитрих торопливо спускался в полуподвальное помещение тюрьмы. Дежурный унтер-офицер, узнав его, козырнул и предупредительно отворил обитую стальными листами дверь.

— Как дела, Зигфрид? — спросил он у широкоплечего детины, который плескался под ржавым рукомойником.

— Молчит, господин полковник.

— Подготовьте его к очной ставке.

— Слушаюсь. — Зигфрид тщательно вытер о замусоленное полотенце свои мохнатые лапищи и, накинув на плечи мундир с погонами обер-лейтенанта, скрылся за дверью в соседнее помещение.

Вскоре он оттуда вышел и обратился к своему помощнику, толстому, с бесцветными глазами, который, пристроившись возле кипятильника, спокойно жевал бутерброд.

— Эрих, давай этого… — обер-лейтенант пощелкал пальцами, силясь вспомнить.

— Понял. Сейчас. — Толстяк с видимым сожалением завернул остатки бутерброда в кусок газеты и затопал вверх по лестнице.