Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны

Когда наступила ночь и танггил принялся за свои монотонные причитания, у меня вдруг мурашки пошли по коже: я понял, что уже слишком поздно, вернуться в лагерь я не смогу и мне придется заночевать в лесу. Впереди раздался треск — оранги снова двинулись в путь. Они были на склоне подо мной, ниже, чем мне казалось, и я заторопился, чтобы не отстать от них, но к тому времени, как я прошел пятьдесят метров, все снова затихло. Прямо надо мной было большое гнездо со свежей зеленой листвой, в котором наверняка ночевали совсем недавно — может быть, прошлой ночью, и я был уверен, что мои животные устроились на ночь где-то совсем близко. Так кончился типичный день орангов — привольный отдых, еда досыта, неторопливые переходы от одного усыпанного плодами дерева к другому.

Мои друзья уютно устроились на ночь — пора было и мне подумать о ночлеге. Между двумя широкими корнями-контрфорсами громадного дерева скопилась куча листвы, и в этом убежище места для меня было достаточно. Немного пошарив вокруг, я нашел длинный кусок покрытой шипами лианы и пристроил его с открытой стороны своего логова, чтобы обезопасить себя от бродячих кабанов и других незваных ночных гостей. Срезав несколько тонких деревьев, я укрепил свой плетень, а из листьев получилась удобнейшая постель. Мне ужасно хотелось пить, а фляжки у меня с собой не было, поэтому, поужинав холодными мясными консервами, я взял пустую банку и отправился на поиски воды, освещая дорогу тоненьким лучом карманного фонарика. За склоном, холма оказался крутой косогор, и я сполз вниз к небольшому ручью, проточившему овражек. Жадно выпил целую банку чистой сладкой воды, снова наполнил про запас свой самодельный сосуд и стал карабкаться вверх по склону. Оступившись, я уцепился за куст, и это меня спасло, но половина воды пролилась. Осторожно карабкаясь с остатками воды, я без дальнейших приключений отыскал свое дерево.

В моем гнезде оказалось на удивление уютно — нечего и сравнивать с жестким ложем из коры в нашем лагере. Я натянул поверх шорт пару брюк и надел непромокаемую куртку с длинными рукавами. Потом завернулся в пластиковый дождевик — заметно похолодало — и попытался уснуть. Надо мной сомкнулась тьма такой черноты, какой я еще не видывал. Деревья плотно закрывали от меня небо и приветливые огоньки звезд. Но, когда мои глаза привыкли к темноте, я с удивлением увидел в окружающей ночи светящиеся точки. Я было подумал, что это светится циферблат моего компаса, но оказалось, что компас аккуратно упрятан в мягкую глубину моего мешка. Я направил луч фонарика на светящуюся массу прямо у меня перед глазами, но там оказались только сухие сучья и палая листва. Погасив фонарик, я снова увидел, что подстилка из листьев светится белым светом. Поднял светящийся лист и стал его пристально рассматривать. Он был сплошь покрыт кружевной паутиной тончайших светящихся линий. У самого порога моего убежища мелкие грибы сверкали, как крохотные бакены, собранные в кучку. Повсюду — на земле и на стволах деревьев — горели россыпью зеленые и голубые огоньки, точь-в-точь как огни огромного города, когда пролетаешь над ним ночью в самолете. Одно из более крупных пятен двигалось и при ближайшем рассмотрении оказалось большой ползучей личинкой: светящиеся пятна у нее по бокам делали ее похожей на минипоезд, неспешно совершающий свой ночной путь. В ночной тьме реяли и другие огоньки — это светлячки порхали среди крон, посылая свое мерцающее признание в любви всем, кто мог расшифровать этот сигнал. Я думал, почему мне ни разу не пришлось читать об этой сказочно прекрасной иллюминации в ночных джунглях, и понял, что почти никому не приходилось это видеть — такие зрелища не для тех, кто ночует на помосте над землей и чьи глаза слепит лагерный костер.

Дрожащие трели древесных лягушек вплетались в хор ночных джунглей. Снизу раздавались похрапывания моих отдыхающих орангов, а издалека доносился странный стон — словно старик жаловался на мучительную боль. Сон мой оказался прерывистым — его нарушали то странные сновидения то минуты бодрствования. Мне казалось, что рядом движется какое-то животное, но я чувствовал себя в безопасности за своим колючим плетнем. Муравьи чудовищных размеров стучали лапками по листьям, но ни один не добрался до меня и не причинил мне вреда. Глубокой ночью начался дождь, я натянул плащ на голову и, свернувшись калачиком, прижался плотнее к защищавшему меня стволу.

Проснулся я окоченевшим. Сквозь призрачные стволы гигантских деревьев пробивался слабый сероватый свет. Где-то вдалеке пел одинокий гиббон, возвещая на весь лес наступление нового дня. Оказалось, что уже полшестого, и я был зверски голоден. У меня оставалась всего одна банка мясных консервов, и я ел ее медленно, смакуя каждый кусок, потом запил остатками воды. Закопав банки, собрал свои вещи. Не снимая брюк и куртки, чтобы хоть как-то спастись от пронизывающего холода и сырости и без того пропитавших всю мою одежду, я спустился по склону поближе к гнездам орангов и уселся в ожидании их пробуждения. Сучья на дереве почти над самой моей головой зашевелились, и сквозь утренний туман я едва разглядел силуэт маленькой коричневой обезьяны, которая тут же от меня ускользнула. Я поспешно устремился за ней, но она быстро перемахивала с дерева на дерево. Наконец она остановилась передохнуть, я уловил несколько легких движений, а затем все затихло. Она не могла уйти с дерева незаметно для меня, так что я остался на месте, подстерегая любое движение, которым она могла себя обнаружить. Прошел целый час, прежде чем обезьяна снова потихоньку скользнула прочь и быстро понеслась среди древесных крон. Она вскарабкалась на мертвое дерево, густо увешанное сетью ползучих растений, и исчезла в сплетении зеленых побегов.

Мало-помалу туман разошелся, запели птицы, и джунгли наполнились жизнью. Семьи гиббонов хором перекликались, ревниво охраняя границы своих владений. Стаи птиц-носорогов с криками гонялись друг за другом в лианах наверху, и стрекотание цикад становилось все громче по мере того, как воздух согревался. Сняв куртку и брюки, чтобы просушить их, я сидел на открытом месте под лучами утреннего солнца, так что от моей одежды поднимался легкий парок, и ждал, пока моя обезьянка подаст признаки жизни. Я только мельком видел ее в утренней дымке, но был уверен, что это Милли и что вся семья собралась вместе на ночевку. Так я просидел в ожидании два часа. А не почудилось ли мне, что она вскарабкалась именно на это дерево? Может быть, она все же незаметно улизнула? Меня мучили беспокойство и неуверенность. Я вскочил и поспешил туда, где видел в последний раз Маргарет и Миджа. Обшарил все кругом. Там оказалось несколько свежих зеленых гнезд, где оранги могли пронести ночь, но теперь они пустовали. Я вернулся к дереву Милли, но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, она все еще пряталась там, а может, удрала, пока я уходил, я решил, что ждать бесполезно, и стал взбираться обратно на гребень, идя по направлению к дому. Косые лучи солнца, скользя и отражаясь от мокрой блестящей листвы, сливались в ослепительные узоры, и джунгли предстали передо мной в новом очаровании, которое я раньше не замечал. Но вскоре я вынужден был вернуться к более прозаическим мыслям — утренняя сырость пробудила целые полчища пиявок, и я чувствовал холодный шлепок каждый раз, когда пиявка, прятавшаяся в листве низкого подроста, прицеплялась к моим ногам.