Борис Рябинин - Рассказы о потерянном друге

Чапа из Ленинграда

Вероятно, прежде всего вас нужно познакомить с героями нашего рассказа. Начнем с Чапы. Вообразите существа пятидесяти восьми сантиметров от пола (все собаководы знают рост своих четвероногих друзей с точностью чуть ли не до миллиметра, а Вовка — хозяин Чапы — с некоторых пор ярый «собачник»), тело — квадратное, если смотреть сбоку, ушки приподнятые, но висячие, кончики смотрят вперед, голова кирпичиком, с рыжей кудлатой бороденкой и насупленными щетинистыми бровями, из-под которых поблескивают умные бойкие глазенки, шерсть жесткая и курчавится, вместо хвоста — кочерыжка… Нет, это не фокс. Фокс вдвое меньше, он белый с пятнами, а Чапа вся рыжая-прерыжая, будто осыпанная ржавчиной, только спина и бока темные. Кроме того, кочерыжка у фокстерьера всегда в движении, туда-сюда, туда-сюда, как заводная, и весь он точно ртутный шарик, ни минуты не посидит на месте, а Чапа солиднее и хвостом двигает лишь в важных случаях…

Чапа — эрдель-терьер. Вы наверняка уже догадались. Отличительный признак всех терьеров — необычно жесткая шерсть; хотя фоксы есть и гладкошерстные, но теперь они стали очень редкими — перевелась мода на гладких. «Терра» в переводе с латинского значит «земля»; все терьеры превосходные лазуны по норам, землю роют что твой экскаватор, а чтоб земля не попадала в глаза, природа и дала им мохнатые насупленные брови. Впрочем, у хорошо ухоженных эрделей бровей почти нет — их выщипывают, того требует фасон, жестокий тиран собак и женщин-модниц; но в то время, к какому относится наш рассказ, было не до фасонов и все собаки, какие еще оставались, обросли, щеголяли как есть.

Кажется, Чапа — пушистая и мягкая, как медвежонок, игрушка, купленная в магазине; а тронь-ка — ого, как проволока! Чего доброго, наколешься и будешь ходить в занозах, как в колючках от кактуса (кактусы разводила перед войной знакомая, подруга Вовкиной мамы).

Да! Я чуть не упустил самое важное: Чапа обладает поразительным чутьем и великолепно ориентируется на любой местности — никогда не заблудится. Такими рождаются все эрдель-терьеры. По-ученому это называется ориентировочным инстинктом. Он не раз пригодится нашей Чапе.

И еще: Чапа — бесстрашна. Ее не испугаешь. Ничем.

Таков четвероногий герой нашего рассказа.

Ну, а Вовка — это Вовка Клягин, боевой парень, в ближних домах в радиусе нескольких кварталов всяк знал его. Кто первый, когда началась Великая Отечественная война и фашисты перебили водопроводную сеть, организовал бригаду ребят таскать воду с Невы в квартиры одиноких стариков? Он, Вовка Клягин. А кто потушил зажигалку, сброшенную с фашистского самолета и чуть было не наделавшую большой беды? Опять он, Вовка. Зажигалка свалилась прямехонько на гараж, где стояли машины, пробила крышу и упала в такое место, что ее не сразу и заметили бы; а кругом автомобили, бензин, если бы воспламенилось — так рвануло бы, что поминай как звали! Хорошо, Вовка со своего наблюдательного пункта на крыше вмиг обнаружил опасность и поднял тревогу. Наконец, кто помог подняться на улице обессилевшему гражданину, у того внезапно закружилась голова, упал да так ударился затылком о мостовую, что и не встать без посторонней помощи. Ладно, Вовка оказался поблизости. У него такая способность — появляться как из-под земли в нужный момент. И если уж говорить честно, и храбрости ему не занимать, почти как Чапе.

Мать Вовки работала уборщицей, а отец — слесарь с Балтийского завода — давно воевал на фронте. Вовка целыми днями был предоставлен себе. Но он не терял время попусту, и, когда загремели первые выстрелы на Выборгской стороне, а затем немцы обрушили с воздуха свирепый шквал бомб на Ленинград, Вовка первый из сверстников в своем дворе вызвался дежурить вместе со взрослыми, чтобы предупредить распространение пожаров.

— Ты же еще мал! — сказали ему в штабе противовоздушной обороны, когда Вовка явился туда.

— Я — пионер, — строго ответил Вовка.

А теперь о спасении Чапы. Собственно, все с этого и началось. С него, пожалуй, следовало бы начинать и нам…

Вовка бежал стремглав по улице, прижимаясь к стенам домов, озираясь по сторонам, чтобы не попасть в руки дежурных, и торопясь поскорее добежать до своих ворот. Вверху жужжали самолеты, где-то неподалеку рвались бомбы, зло и часто огрызались зенитки, земля содрогалась от гулких ударов.

Во время налетов полагалось прятаться в убежище. Но разве Вовку удержишь? Только силой можно было заставить его отсиживаться в подвале. А тут еще как назло налет застал далеко от дома, его пост на крыше пустует, и Вовка чувствовал себя солдатом, спешащим на выполнение боевого задания.

Внезапно бомба рванула за углом, зазвенели выбитые стекла. Вовка присел, как заяц, затем, резонно рассудив, что второй раз бомба в то же место не падает, по крайней мере за один заход, бросился прямиком через эту клубящуюся мглу из пыли, обломков дерева и земляной крошки, продолжавших сыпаться сверху. Он бежал берегом Мойки и вдруг услышал: кто-то плещется в воде. Потом донеслось жалобное повизгивание. Вовка остановился, прислушался, затем заглянул через парапет: так и есть, на воде виднелась голова собаки, мокрая, несчастная, с испуганными глазами.

Собака была оглушена и тонула. Очевидно, взрывной волной ее смело в воду, и теперь она тщетно била лапами, заплескивая себя брызгами. Вот несчастье! Острая жалость захлестнула Вовку. Он сбежал по гранитным ступеням к самой воде, но собака была далеко, не дотянуться. Плавал Вовка отлично, он не медлил. Бултых в чем был, сложив руки рыбкой, нырнул, вынырнул и поплыл, уверенно загребая…

Через минуту собака была на берегу. С Вовки текли потоки воды; он стал отжиматься, расшнуровал ботинки и выплеснул из них воду. Пес тоже отряхивался, не спуская благодарных глаз со своего спасителя. Вид у собаки был довольно жалкий, но Вовка не замечал этого. Он был рад, что спас животное.

— Ну что, испугался? — ласково сказал Вовка.

Рыжая псина дернула обрубышком хвоста.

— А хвост-то тебе что, осколком отхватило? — посочувствовал Вовка, но тут же понял, что сказал глупость: короткохвостых собак он видал и раньше.

— Куда же теперь ты, а? — снова проговорил Вовка, кончив шнуровать ботинки. — Давай беги домой!

Кстати, и налет кончился, опасность миновала для обоих. Но рыжая псина не уходила. Как прилипла!

Так, нежданно-негаданно, Вовка Клягин обзавелся собственным четвероногим приятелем, который отныне повсюду сопровождал его, как Санчо Панса Дон-Кихота.

Собака пристала к нему, и тщетно было бы гнать ее. Да, признаться, Вовка и не пытался этого делать: ему льстило, что она сразу признала его за хозяина, беспрекословно подчинялась ему, только в одном ставила всегда на своем: куда он — туда она. Впрочем, и это нравилось Вовке. Приятно щекотало сознание своего человеческого превосходства: не случись он, Вовка, поблизости — утонула бы рыжуха, и все, конец, амба, как говорят матросы. А Вовка спас, вот он какой, он все может! Видали, как он плавает брассом? Он и кролем умеет. Кончилась бы поскорей война, чтоб опять начали проводить спортивные соревнования. Вовка обязательно будет в них участвовать по плаванию, в составе юношеской команды. Он и спасение собаки рассматривал как своеобразную тренировку «в боевых условиях». Словом, как видите, чувствовать себя человеком оснований у Вовки было более чем достаточно.