Отто Гофман - Опасности диких стран

— Как? Да разве полковник Бруце не отец твой?

— Нет, мой отец сделался индейцем.

Телия произнесла эти слова с выражением глубочайшей печали, и Эдита поняла, как больно она переживала то, что отец изменил своим обычаям и привычкам и покинул свою дочь беспомощной и одинокой. Она с состраданием протянула Телии руку, которую та тотчас же покрыла поцелуями.

— Да, да, — сказала Телия, — я сказала правду, и вы теперь видите, что мне нечего стыдиться стать служанкой. Позвольте же мне следовать за вами и служить вам, леди! Наверное, о наверное, я могу оказать вам большие услуги, чем вы даже можете ожидать!

Она произнесла эти слова с такой искренностью, что Эдита не смогла отказать ей.

— Бедное дитя, — сказала она, — я должна приучаться обходиться без посторонней помощи и услуг. Я ведь сама ищу себе новое отечество и не могу взять тебя с собой.

Телия покачала головой.

— Я уже слышала все это, — сказала она, — но подумайте только: я привыкла жить в лесах и могу о вас позаботиться, пока вам не построят дом. Я моту и хочу для вас работать, и, наверное, когда вы узнаете, какие лишения и опасности ожидают вас в диких лесах, вы сумеете оценить мои услуги и мой опыт.

Эдита старалась приложить все усилия к тому, чтобы отговорить девушку от ее намерения; она старалась доказать ей, что с ее стороны было бы большой неблагодарностью покинуть дом своего благодетеля без всякой причины.

— О, причин у меня для этого достаточно, — сказала Телия. — Напротив, я не права, сидя у него на шее, тем более, что у него много собственных детей. А потом — мой отец! Ах, леди, о нем здесь говорят только с пренебрежением и все ненавидят его, хотя он не причинил никому ни малейшего зла. Но это считается большим позором перейти на сторону индейцев, и все здесь заставляют меня искупать вину моего отца. Может быть, в глубине лесов ничего не знают об Авеле Доэ, и там никто не будет с пренебрежением называть меня дочерью белого индейца.

— Телия, на самом деле твои страдания вымышлены, — снова заговорила Эдита. — Здесь ты будешь счастливее, чем у меня, среди совершенно чужих тебе людей.

Телия с отчаянием заломила руки.

— Возьмите меня с собой, если не ради меня, то ради себя, — умоляла она. — Уверяю вас, что вам было бы очень хорошо и выгодно, если бы Телия Доэ находилась при вас, когда вы поселитесь в лесах.

— Этому не бывать! — мягко, но твердо возразила Эдита.

Ответ этот отнял у молодой девушки последнюю надежду.

Несмотря на это, она попыталась еще раз уговорить Эдиту и вложила столько силы и страсти в свои мольбы, что Эдите стоило большого труда противостоять ее взглядам, просьбам и слезам. Но все-таки она осталась непреклонной, и Телия должна была наконец убедиться, что ее мольбы напрасны; она поднялась с колен и вышла из комнаты глубоко опечаленной. Эдите так стало жаль бедную девушку, что она едва удержалась, чтобы не вернуть ее. Но вовремя спохватилась и послушалась голоса рассудка, который подсказывал ей, что с ее стороны было бы непростительной глупостью навязать брату лишнюю обузу при тех стесненных обстоятельствах, в которых они находились. После ухода Телии она легла и вскоре задремала.

Роланд в это время тоже ложился спать. Ему было отведено помещение вместе с другими мужчинами на открытой галерее. Завернувшись в свой плащ и подложив седло под голову, он вскоре заснул. Ему снились более счастливые дни, чем те, которые наяву ожидали его в ближайшем будущем.

Вдруг, около полуночи, он вскочил со своей жесткой постели: ему показалось, что тихий голос прошептал ему: «Переходите через реву по нижнему броду, у верхнего брода вам грозит опасность!»

Он огляделся кругом, но ничего не увидел и ничего больше не услышал, кроме глубокого, ровного дыхания мужчин, спавших около него.

— Кто это говорил? — спросил он потихоньку, но не получил никакого ответа. «Странно, — пробормотал он про себя, — река, брод, опасности… Я бы мог поклясться, что кто-то говорил со мной, а на самом деле это было, вероятно, во сне».

В течение нескольких минут он прислушивался, но, не услышав ничего, вскоре снова заснул. Он спал спокойно до тех пор, пока восходящее солнце не окрасило восток ярким пурпуром. Он открыл глаза и по глухому звуку приглушенных голосов и по шуму шагов заключил, что большинство спутников уже встали. В то же время раздался голос коменданта крепости, который пожелал капитану доброго утра и подошел к нему с покрасневшим от гнева лицом.

— Что случилось? — спросил Роланд, вскочив. — Не стряслось ли какой беды?

— Случилось то, что вам не может понравиться, мой достойный друг, — ответил полковник громовым от негодования голосом. — Черный волк ворвался сегодня ночью в наш табун, а говоря просто, этот мошенник Ральф Стакполь увел сегодня ночью вашего Бриареуса.

— Увел? — воскликнул капитан, неприятно пораженный этой новостью.

— Да, черт возьми, украл! — повторил полковник в ярости. — И это он сделал в то время, когда мы все спали крепким сном и, несмотря на то, что я дал этой твари, только чтобы отделаться от него, одну из моих собственных лошадей. Мошенник этот вчера вечером действительно уехал, но только для того, чтобы обмануть и успокоить всех нас; потому что он прекрасно знал, что мы всю ночь не сомкнули бы глаз, если бы предполагали, что он тут. Проехав несколько миль, он вернулся назад, прокрался к нам ночью, оставил мою лошадь вместе с другими лошадьми, потом отыскал лучшего коня, вашего гнедого, капитан, и угнал его.

— Нам надо догнать негодяя, если это только возможно! — с гневом воскликнул Роланд. — Не будем мешкать ни минуты, дорогой друг!

— Я об этом уже побеспокоился, капитан! Через пару минут, после того как открылось воровство, Том с дюжиной молодцев сели на коней и погнались за этим негодяем.

— От всего сердца благодарю вас за это, полковник! А как вы думаете, получу обратно я своего коня?

— Без сомнения, если только свежие лошади могут бежать быстрее, чем усталые. А кроме того, этот безумный вор не удовольствовался тем, что угнал вашего Бриареуса; он украл также двухлетнего жеребенка, который, наверное, выдаст его. Жеребенок этот пуглив и дик и будет мешать ему быстро передвигаться. Меня возмущает бессовестность этого негодяя, который позволил себе украсть лошадь моего гостя, находящегося под моей кровлей. Но теперь его час настал. Я буду очень удивлен, если с ним теперь не расправятся по закону Линча. Правда, он храбр по отношению к индейцем, и я его за это долго терпел и оберегал от расправы, но он неисправим как конокрад, а такового, право же, терпеть нельзя!