Джеймс Шульц - С индейцами в Скалистых горах

Охотник, ехавший впереди, поднял ружье и выстрелил. Безрогий старый олень, вожак стада, мотнул головой, словно пуля обожгла ему шею, и снова круто свернул направо; за ним последовали остальные олени. Охотники повернули лошадей и открыли стрельбу.

— Беги! Беги в лес! — скомандовал Питамакан.

Схватив лук и стрелы, я помчался за ним. Кажется, никогда еще я не бегал так быстро, как в тот день. До леса было около ста шагов, и я уже начал надеяться, что мы успеем спрятаться за деревьями. Оглянуться я не смел. Охотники продолжали стрелять в оленей, а мы, добежав до наших тюков, остановились, чтобы их поднять.

И в эту самую минуту раздался боевой клич врагов. Нас увидели! Я оглянулся: индейцы скакали к нам, погоняя своих лошадей. О, как они кричали! От этих пронзительных отрывистых воплей мороз пробежал у меня по спине.

— Тюки придется оставить! — воскликнул Питамакан. — Бери лыжи и беги за мной.

Еще секунда — мы были уже в лесу. Здесь еще лежал глубокий снег. Я бросил на снег лыжи, всунул ступни в петли и хотел было бежать дальше, не завязывая ремней, но Питамакан крикнул мне, чтобы я покрепче привязал лыжи к ногам.

Твердая кора, покрывавшая снег, еще выдерживала нас, но слегка трещала под нашими лыжами. Здесь лес был редкий, но дальше начинался густой кустарник, а за ним темной стеной высились вековые сосны. Мы бежали к ближайшим кустам, а угрожающий рев звучал все громче.

Не нужно было оглядываться, чтобы угадать, когда враги наткнулись на связки мехов. Рев на секунду стих; поднялся спор, кому принадлежит находка. Потом они сошли с коней и побежали по снегу, стреляя в нас из ружей. Теперь преимущество было, казалось, на нашей стороне — конечно, в том случае, если нас не заденут пули. Спрятавшись за ствол дерева, я на секунду приостановился и оглянулся. Три индейца не рискнули идти по снегу; они стояли на опушке и стреляли, быстро заряжая ружья. Остальные четверо нас преследовали, и, не будь наше положение столь печально, я бы расхохотался, глядя на них. Они шли, словно пьяные, покачиваясь, вытянув руки, разинув рты. Если кора выдерживала их тяжесть, они ускоряли шаг и тотчас же проваливались по пояс в снег.

Я высунул из-за дерева капюшон моей старой шинели, надев его предварительно на лук. Я надеялся, что они будут стрелять в него, но они не попались на эту удочку, и я помчался дальше. Вокруг меня свистели пули; одна из них попала в дерево, мимо которого я пробегал, другая оцарапала мою левую щеку и мочку левого уха. Враги видели, как я поднес руку к лицу, и заревели от восторга: они думали, что я тяжело ранен. Питамакан приостановился.

— Беги! — крикнул я ему. — Я цел и невредим.

Снова загремел выстрел, — и мне послышалось, будто мой товарищ вскрикнул от боли, но он ни на секунду не замедлил бега. Я увидел на снегу пятна крови и похолодел от ужаса: я знал, что Питамакан будет бежать, пока у него хватит сил, даже если рана его смертельна.

С минуты на минуту я ждал, что он упадет. Но вот и ельник! Питамакан скрылся за елками, а я, подбежав к нему, спросил, тяжело ли он ранен.

— Пустяки! Кость не задета! — ответил он, прижимая руку к бедру. — Бежим! Мешкать нельзя.

От врагов нас заслонял теперь ельник, и мы благополучно добрались до леса. Издали доносились вопли индейцев; они что-то кричали нам, но мы, конечно, ничего не могли понять. Потом все стихло.

Не говоря ни слова, Питамакан стал взбираться на крутой склон. Грустно следовал я за ним. Дойдя до просеки в лесу, мы остановились. Отсюда видна была равнина. Индейцы вскочили на коней и вернулись к тому месту, где лежали два убитых ими оленя.

Мы сняли лыжи и уселись на них. Питамакан промыл снегом рану. Пуля содрала кожу и слегка задела мускул, но Питамакан заявил, что не чувствует боли.

Нелегко было нам примириться с потерей мехов; всю зиму мы работали не покладая рук, а теперь нашей добычей завладели враги. Питамакан взывал к своим богам, умоляя их наказать воров, а я вспомнил, что потеряли мы не только меха, но и наши орудия для добывания огня.

— Не беда! — сказал Питамакан. — Луки у нас хорошие, а сверло сделать нетрудно. Но, быть может, оно нам и не понадобится…

— Почему? — удивился я. — Должны же мы есть! И разве мы не будем разводить костер по ночам, чтобы согреться?

— Быть может, и не будем. Неужели ты думаешь, что эти охотники поедут домой, не попытавшись завладеть нашими скальпами? Скоро мы узнаем, что у них на уме.

Мы не спускали глаз с людей, обдиравших оленей. Один из них отошел в сторону и стал срезать ветки ивы. Остальные, содрав с оленей шкуры, резали их на длинные полосы.

— Так я и думал! — воскликнул Питамакан. — Сначала они сделают лыжи, а потом отправятся в погоню за нами. Идем!

Я послушно встал и последовал за ним. Питамакан сильно хромал, но утверждал, что нога у него не болит. Кора трещала под нами все сильнее и сильнее. Я понимал, что через час нельзя будет идти по снегу.

— Пока враги делают лыжи, мы должны уйти подальше, и тогда они нас не догонят, — сказал я Питамакану.

— Их семеро, а нас двое, — возразил он. — Когда снег станет рыхлым, они будут по очереди прокладывать тропу. Мы можем их обмануть: спустимся в равнину, пока они карабкаются на гору по нашим следам.

Мне эта мысль не приходила в голову. Будь я здесь один, без Питамакана, я углубился бы в горы и в конце концов был бы захвачен в плен.

Пока выдерживал нас снег, мы шли по склону горы, параллельно реке. Но вскоре мы начали проваливаться в снег по пояс. Тогда мы сняли лыжи и спустились к реке. На песчаном берегу снега не было. Мы то шли, то бежали, изредка приостанавливаясь, чтобы перевести дух.

К полудню мы уже стояли на опушке леса, окаймлявшего реку, и смотрели на равнину, откуда не так давно прогнали нас враги.

— И-кит-си-кум! Сап-ун-ис-тим! (Семь! Все здесь!) — крикнул Питамакан, указывая на то место, где лежали ободранные туши оленей.

— Да! Да! — подхватил я.

Семь лошадей мирно щипали траву; охотников не было видно. Мы не верили своим глазам, окидывали взглядом равнину и склон горы, но враги словно сквозь землю провалились.

— Должно быть, все семеро пошли по нашим следам, — сказал наконец Питамакан. — Если же они оставили караульного, то прячется он, вероятно, в роще. Спустимся вдоль реки и зайдем в рощу с противоположной стороны.

Так мы и сделали. Сердце мое сжалось от страха, когда мы приблизились к тому месту, где, быть может, скрывался враг. Словно тени, скользили мы между деревьями, и даже рыжая белочка, копошившаяся на ковре из сосновых игл, не слышала наших шагов. Здесь деревья росли редко, и мы всматривались в просветы, не видно ли врага. Когда мы подошли к дальнему концу рощи, нас испугал койот, выскочивший из-за деревьев. Мы думали, что замечены караульным. Меня бросило в жар, во рту пересохло.