Аркадий Фидлер - Ориноко

Позже, перед сном, лежа в гамаке и перебирая в памяти все события этого дня, я не мог надивиться гостеприимству и поистине безграничной сердечности варраулов.

СОЮЗ С ВАРРАУЛАМИ

С рассветом следующего дня мы пустились в дальнейший путь вверх по реке. Плавание не доставляло нам никаких хлопот: был прилив, быстрое течение несло нас в глубь материка, и шхуна, ловя к тому же в паруса попутный ветер с океана, мчалась как на крыльях. Когда же ближе к полудню начинался отлив и течение реки изменяло направление в противоположную сторону, мы подходили к берегу, бросали якорь и дожидались очередного прилива.

О боже, сколь же фантастическое, да что там фантастическое — просто безумное богатство являла окружавшая нас природа!

И хотя прежде я слышал о ней немало всяких былей и небылиц, мне трудно было удержаться теперь от восторга. Сколько всяких рыб невиданных размеров и расцветок мелькало в мутных водах, выпрыгивая на поверхность, сколько всевозможных обезьян резвилось в прибрежных зарослях! Какие только таинственные звуки не будоражили наше воображение! А что за чудо для глаз и сердца, когда высоко в небе над нами пролетали прекраснейшие из птиц, громадные попугаи, сверкая причудливым сочетанием красок цветных перьев. Сказочные птицы, называемые индейцами араканда и арарауна! А, наконец, сами леса, сплошь покрывающие берега! Бушующие океаны лесов, гудящие мириадами насекомых, леса, так яростно сплетенные и дико заросшие, что в них нельзя ступить и шага без топора, — леса эти превосходили всякое человеческое воображение!

Кроме подаренной мне лодки, нас сопровождала вверх по Ориноко еще одна с командой гребцов из двух десятков варраулов. Сам Екуана плыл с нами на шхуне, зато многие из наших араваков предпочли пересесть с корабля в лодку и плыть на веслах. Отношения приязни, царившие в селении Екуаны, сохранились и здесь. В пути не стихали веселые песни, велись задушевные беседы.

Нам предстоял еще день пути до Каиивы, когда Ориноко, более похожая в устье на громадный залив, стала принимать приметы реки, правда, реки шириной в несколько миль, но все-таки уже явно реки. Следов человека мы до сих пор не заметили ни разу, но из чащи теперь часто доносились звуки барабанов. Это нас приветствовали жители прибрежных селений, таившиеся в зарослях.

Екуана, явно довольный, обращаясь ко мне, говорил:

— Слышишь — это приветствуют тебя, Белый Ягуар! Ты наш брат!

— Там варраулы?

— О-ей!

Порой от берега отчаливала какая-нибудь небольшая лодка с двумя-тремя гребцами, которые жестами выражали нам издалека свое дружеское расположение.

Прежде чем мы достигли резиденции Оронапи, я собрал на совет Манаури, Арнака и Вагуру.

— Скажите мне, варраулы всегда поддерживали такую дружбу с араваками?

— спросил я.

— Нет, — кратко ответил вождь. — Прежде они часто с нами враждовали.

— Чем же объяснить их поведение теперь?

— Теперь все изменилось.

— А тебя не удивляет такая внезапная перемена?

— Меня удивляет, — вмешался Арнак.

— А я говорю вам — все правильно, — решительно успокоил нас Манаури, таинственно улыбаясь, словно ему ведомо было нечто неизвестное нам. — И дело здесь не в араваках, а прежде всего в тебе, Ян. Это тебя они приветствуют!

— Это мне и непонятно.

— А мне понятно. Ты помнишь, Екуана говорил: война подстерегает за каждым кустом? Это не была шутка, а о тебе идет слава великого вождя.

— Это ты наговорил им обо мне всяких небылиц! — возмутился я.

— Манаури говорил правду. Так нужно, — возразил вождь.

— О какой войне идет речь? С испанцами?

— Нет.

— С кем же, черт побери?

— Пока не знаю. Но разве в лесах мало диких карибов?

— А варраулы — это карибское племя?

— Нет.

Вероятность оказаться втянутым в какую-то сомнительную авантюру мне не особенно нравилась, но создавалось впечатление, что это льет воду на мельницу Манаури. Не полагает ли вождь, что в обстановке войны ему проще будет завоевать влияние в своем племени?

Но мере приближения к селению Оронапи, которое варраулы называли Каиивой, барабаны на берегу били все громче, не стихая даже ночью, а порой они слышались сразу с нескольких сторон, и тогда впрямь начинало казаться, что это сам лес готовит нам триумфальную и торжественную встречу.

Когда мы подплывали уже к самой Каииве, мне опять пришлось облачиться в шитый золотом капитанский мундир, на ноги надеть тяжелые башмаки, на голову — шкуру ягуара, не запамятовать о серебряном пистолете и шпаге, украшенной перламутром, а главное, как поучал меня Манаури, напустить на себя грозный и надменный вид.

В Каииве не было такого помоста, как в селении Екуаны, и все хижины стояли вразброс на вбитых в землю сваях. Под сенью самой большой из них, стоявшей шагах в двухстах от берега реки, нас ожидал Оронапи во главе целой свиты своих старейшин. Все, и особенно Оронапи, были разряжены в разноцветные перья и ожерелья, на их телах — свеженанесенная раскраска, сбоку — палицы с богатой резьбой. Как и предписывал церемониал, верховный вождь сидел на табурете, а по бокам от него стояло несколько свободных табуретов.

Когда мы сошли на берег, Оронапи не встал нам навстречу, как Екуана у себя в деревне, а продолжал сидеть горделиво и важно, не сводя взгляда с нашей группы. Неторопливым шагом я шествовал к нему в сопровождении Манаури, Екуаны, Арнака, Вагуры и Фуюди. Оронапи продолжал сидеть. Как видно, он себя ценил высоко и намерен был сидеть, пока мы не подойдем вплотную.

Когда мы прошли уже примерно половину пути, Манаури шепотом посоветовал мне остановиться. Я так и поступил. Тогда Екуана, несмотря на свою тучность, проворно подскочил ко мне и стал горячо убеждать идти дальше. Но Манаури оборвал его, предложив идти одному, без нас. Екуана умолк и горестно сопел, не зная, что предпринять.

Оронапи, заметив издали происходящее, как видно, решил смирить свою гордыню, быстро встал и направился к нам походкой менее важной, чем надлежало, издали выражая свою радость и приветливо взывая:

— Добро пожаловать, друзья! Идите, идите! Идите смело и весело, смело и весело, идите смело, весело и спокойно…

Повторяя без конца эти слова приветствия, он приблизился, взял меня за руку и под доброжелательный гул собравшихся повел под сень навеса.

Холодок между нами если и появился, то вмиг растаял. Остановившись перед табуретом Оронапи, я с показным вниманием стал рассматривать его, словно какое-то диво, и наконец с нарочитой серьезностью спросил:

— Неужели на нем так удобно сидеть, что не хочется даже вставать?

Оронапи понял иронию и обратил ее в шутку, тут же предложив мне самому сесть на этот табурет.