Герман Мелвилл - Тайпи

Этот месяц Мелвилл провел не столько на положении пленника, сколько в качестве гостя. Тайпи заботились, как умели, о его здоровье. Он мог свободно передвигаться и вступать в контакты с жителями деревни. Ничто не угрожало его жизни, ибо, как выяснилось, тайпи поедали не всех подряд, а лишь врагов, убитых в сражении. Наблюдения над жизнью тайпи, сделанные будущим писателем в течение месяца, как раз и составляют основное содержание книги. Они подробны, тщательны, нередко поэтичны и неизменно сопровождаются авторским комментарием по поводу увиденного. Мелвилл намеренно занимает здесь позицию бесхитростного матроса, который «что увидел, то и рассказал», стремясь тем самым подчеркнуть правдивость повествования. Но читатель без труда заметит, что бесхитростность — это своего рода маска и что в авторских отступлениях сквозит широкая образованность и глубина, которых едва ли можно ожидать от рядового матроса.

Роман был напечатан в 1846 г. одновременно лондонским издательством Меррея и издательством Патнэма в Нью-Йорке.

Критики встретили «Тайпи» с недоверием. Они усомнились в правдивости автора и требовали документального подтверждения истинности описанных Мелвиллом фактов. Некоторые утверждали, что никакого Германа Мелвилла вообще не существует и что книга — сплошная мистификация. Количество упреков в недостоверности сократилось лишь тогда, когда в газете «Buffalo Commercial Advertiser» появилось письмо, подписанное Ричардом Тобайесом Грином, где говорилось: «Я истинный и подлинный Тоби, все еще живой, и я счастлив подтвердить совершенную точность книги…»[117]. Важно подчеркнуть, что большая часть обвинений в недостоверности исходила от газет и журналов, связанных с церковью. Они увидели в «Тайпи» поход против религии, нравственности и морали. Мелвиллу простили бы любые фантазии (как прощали их другим авторам travelogue, весьма свободно обращавшимся с истиной), но выпадов против церкви и колонизаторской деятельности миссионеров простить не могли. Друг Мелвилла Эверт Дайкинк имел все основания заявить, что «религиозные газеты подняли страшный вой по поводу того, как в этой книге трактуется деятельность миссионеров…»[118].

Чтобы понять подлинное значение «Тайпи», важно установить принципы, по которым Мелвилл построил свое повествование. Картины бытия дикарей, нарисованные писателем, несут в себе все черты «идеальной жизни». Мелвилл не устает восхищаться простотой, искренностью, дружелюбием тайпи, их физической красотой и внутренней гармоничностью, мужественностью воинов и нежностью девушек, разумностью и простотой отношений. Заметим, однако, что Мелвилл вовсе не намерен предлагать читателю счастливую жизнь дикарей в качестве образца дли подражания. Поэтические картины, нарисованные писателем, имеют другое назначение. Они созданы для сопоставления с современной буржуазной цивилизацией. И хотя предметом изображения в книге является именно жизнь тайпи, объектом главного внимания и размышлений писателя остается жизнь «цивилизованной» Америки и буржуазная цивилизация в целом.

«Идеальность» дикарей в «Тайпи» имеет два аспекта: естественный и общественный. В естественном аспекте дикарь идеален потому, что он прекрасен, а прекрасен потому, что сохранил черты физического облика, утраченные цивилизованным человеком. Не случайно, описывая совершенное телосложение тайпи, изящество и грациозность их женщин, Мелвилл тут же предлагает читателю юмористическое предположение о том, как выглядела бы кучка нью-йоркских денди в набедренных повязках: впалые груди, покатые плечи, сутулые спины, тонкие ноги и толстые животы. Преимущество дикаря обусловлено тем, что он, как говорит Мелвилл, вскормлен простыми плодами земли, наслаждается совершенной свободой от многочисленных забот и беспокойства и избавлен от вредоносного воздействия цивилизации.

Этого же принципа Мелвилл придерживается и тогда, когда говорит об «идеальности» общественного бытия тайпи. У дикаря нет собственности, и он не знает, что такое деньги. Тем самым он избавлен от двух главных, с точки зрения писателя, зол цивилизации. Тайпи питается плодами, которые сам собирает, одевается в тапу, которую сам изготовляет, живет в хижине, которую сам строит. Он богат, но его богатства — это богатства природы, которые принадлежат всем и никому. У него не может возникнуть желания поступать вопреки истине и справедливости. Для этого нет стимулов. Его добродетели естественны. В описании конкретных элементов социального бытия дикарей Мелвилл весьма лаконичен, но зато подробно повествует о буржуазном государстве и законодательстве, о полиции, о преступлениях против общества, о власти денег, о религиозных преследованиях, о тлетворном влиянии собственности на человека и т. д. Благодаря этому «счастливое благополучие» тайпи оборачивается суровым приговором цивилизации. Таким образом, картины счастливой жизни дикарей в сочинении Мелвилла исполняют ту же функцию, что и любое «идеальное» бытие в романтических утопиях, созданных его предшественниками — Ирвингом, Купером, Готорном. Они образуют позитивный элемент сравнительной критики современного буржуазного общества, его норм, институтов и установлений.

Разумеется, Мелвилл не мог совершенно сбросить со счетов каннибализм, неразвитость интеллекта и общественного сознания, примитивность быта, многомужество и многие другие негативные явления в жизни «счастливых» дикарей. Честное их описание, дополнив общую картину, могло, казалось бы, уничтожить ее идеальность. Но этого не случилось. Мелвилл заставил служить обличению пороков цивилизации даже темные стороны «варварства». Говоря о некоторых диких и даже зверских обычаях дикарей, он находит им параллели (часто весьма неожиданные) в жизни цивилизованного общества и сопоставляет их по условной шкале нравственных ценностей, и тогда получается, что людоедство — сравнительно безобидное занятие, если сравнить его с «дьявольским искусством, которое мы обнаруживаем в изобретении всевозможных смертоносных машин». Он напоминает о «карательных войнах», о нищете и разрушениях, следующих за ними по пятам, и приходит к выводу, что «самым свирепым животным на земле» является именно «белый цивилизованный человек».

Взаимоотношения «варварства» и «цивилизации» в книге Мелвилла далеко не всегда представлены на уровне отвлеченного сопоставления. Внимание писателя привлекают ситуации, где эти два общественных состояния вступают в прямое взаимодействие. С болью и негодованием повествует Мелвилл о деятельности цивилизаторов-миссионеров, купцов и солдат. Он говорит об искоренении язычества, которое оборачивается полным истреблением некоторых племен; о грабежах и убийствах, которые сопутствуют торговой деятельности белых цивилизаторов; о развращающем влиянии пороков цивилизации, низводящем дикаря до уровня животного. В этом столкновении «варварства» и «цивилизации» варвары всегда выступают в роли жертвы, а цивилизаторы — в качестве насильников, грабителей и убийц.