Николай Черкашин - Адмиралы мятежных флотов

«15 февр[аля] [1919 г.]

Сегодня утром еле откопали наш дом, столько навалило снегу. После вчерашней вьюги мороз, а дом нельзя весь топить из-за покойника… Поэтому собачий холод, но и это не помогает, третий день со смерти, и воздух тяжелый. У меня открыты все дыры в комнате и, вероятно, никакого запаха нет, но мне все кажется, как он проникает во все щели, как я ни закрываю двери. Это приводит меня в невозможное состояние. Сплошной холодный ужас. Кажется, я не выдержу и - сбегу куда-нибудь, пока его не похоронят. Жалко только и совестно немного оставлять старушонку, но не могу больше. Ну, все равно с утра до ночи толкутся какие-то старые девы, читальщицы, чужие горничные, просто знакомые - похоронное оживление. Шибко худо есть, Сашенька, милый мой, Господи, когда Вы только вернетесь, мне холодно, тоскливо и так одиноко без Вас.

Позорно сбегаю - не знаю даже куда - может быть, к Вам, не могу оставаться».

В середине февраля на Урале и в Зауралье бушевали на редкость сильные снежные бури - шквалы срывали кресты с сельских церквей, валили телеграфные столбы, так что связь Омска с селами и деревнями Омского и Тобольского уездов надолго нарушалась, телеграммы с фронта и с поезда Колчака приходили с опозданием. О том, где он и чем занят, Анна знала только по газетам да официальным телеграммам, приходившим в Отдел печати:

«Верховный правитель посетил лазареты, награждая раненых Георгиевскими крестами. После обеда Верховный правитель сделал смотр отряду Каппеля и роздал по представлению командира отряда Георгиевские кресты. В 5 часов вечера состоялся парадный обед, устроенный торгово-промышленной палатой» («Сибирская речь», 12 февраля).

«Вещи, принесенные различными делегациями в дар Колчаку, и приветственные адреса 11 марта были выставлены для обозрения в зале заседаний Совета министров».

В конце концов она, махнув рукой на все приличия, сбежала к возлюбленному, в его казенную резиденцию на Береговой.

Береговая, 9 17 февр[аля] 1919 г.

Александр Васильевич, милый, вот второй день, что я на основании захватного права пользуюсь Вашей комнатой, койкой и даже блокнотом с заголовком «Верховный правитель». Я сбежала из дому, не выдержав похорон со всеми атрибутами. Эти дни правда были похожи на какой-то кошмар. Сегодня возвращаюсь к себе обратно. Опять буран, но солнце все-таки светит, т[ак] ч[то] хочу сейчас идти на службу - надеюсь, не занесет. Снегу на набережной намело горы, то круглые холмы, то точно замерзшие волны. Снег набился между рамами, вся Ваша терраса завалена. Ну и климат… Я все время думаю о заносах на жел[езных] дорогах. Теперь ведь везде они должны быть. Насколько это Вас еще задержит, Александр Васильевич, милый? А я так хочу, чтобы Вы скорее приезжали. Сегодня, когда начался буран, я лежала и все думала, как было бы хорошо, если бы Вы были здесь теперь. Выйти никакой возможности - и к Вам никто ни по каким делам не явится - force majeure, по крайней мере я могла бы повидать Вас при дневном свете. Что же делать, если для такой простой вещи надо стихийное безобразие.

Милый, дорогой мой, я опять начинаю писать невозможную галиматью - но ведь я пишу Вам «для того, чтоб доказать мое расположение, а вовсе не затем, чтоб высказать свой ум» (если Вы мне преподносите письмо из Шиллера, почему я не могу Вам отвечать Шекспиром? - на одном диване вместе лежат и тот и другой). Я кончаю; как я служака, то, несмотря на метель и поздний час, все-таки пойду. Итак, до свиданья, Александр Васильевич, дорогой мой. Я очень жду Вас и хочу видеть, а Вы хоть бы строчку мне прислали - ведь ездят же от Вас курьеры?

Господь Вас сохранит, голубчик мой милый. Не забывайте меня.

Анна Не нашла другого конверта - извините. А.»

Особнячок этот за чугунной решеткой и сейчас стоит в Омске, глядя новенькими окнами в быстрые волны Иртыша. Одно время в нем размещалось бюро Интуриста. Да разве поймет какой интурист что-нибудь в нашей истории? Нам бы самим в ней разобраться…

В библиотеке русского зарубежья сохранилось письмо, адресованное Александру Солженицыну от вдовы бывшего начальника личного конвоя Верховного правителя полковника А. Удинцева. Вот оно:

Рукою очевидца. «Мне часто приходилось печатать под диктовку важные документы. Однажды я была приглашена мужем в дом Верховного правителя. Я первый раз увидела всю скромность обстановки, в которой жил А.В. Колчак, - никакой роскоши… Первые мои шаги были в комнату адъютантов. Там я познакомились с ними так же скромно и просто.

Мне надо было напечатать какое-то распоряжение для конвоя. В этот момент, постучав в дверь, вошел А.В.Колчак…

Верховный правитель обратился ко мне: «Ах, и вы здесь, наша молодая машинистка!» Передав командиру конвоя распоряжение, он взял мою руку и поцеловал, любезно попрощался и ушел в свой кабинет. Какое-то величие веяло от этого человека, взявшего на свои плечи спасти многонациональную великую землю от бушующего беспорядка.

Все, что пришлось слышать, лично наблюдать, - одно благородство, мужество, ум и сила воли…

В столичном городе Омске было немало врагов, нужно было очень строго наблюдать и охранять Верховного правителя. Но он как будто и не хотел замечать этой опасности… Он мог запросто выйти с группой студентов из университета - совершенно без охраны. Мы иногда видели А.В. Колчака, ехавшего в пролетке в сопровождении всего лишь одного конвойца…»

В конце лета 1919 года в омской резиденции Колчака раздался сильный взрыв. Рвануло в караульном помещении - небольшом домике во дворе резиденции. Были убитые и раненые среди караульных. Но в самом особнячке никто не пострадал - вышибло стекла. Адмирал Колчак, как свидетельствуют очевидцы, не потерял самообладания: выскочил в окно во двор, быстро осмотрел место взрыва и тут же взял на себя руководство спасательными работами. В Порт-Артуре было и пострашнее.

Расследование чрезвычайного происшествия показало, что взрыв произошел по небрежности одного из солдат, который, разогревая на плите котелок с кашей, не заметил лежавшую рядом гранату, забытую кем-то из караульцев. Однако некоторые считали эту версию натяжкой, маскирующей попытку покушения на Верховного правителя. Как бы там ни было, но над Колчаком в Омске висел дамоклов меч. Оставалось уповать больше на волю Божью, чем на надежность охраны.

Рота - на молитву! Батарея - на молитву! Эскадрон - на молитву! Сотня - шапки долой!…

Армия молилась и перед походными алтарями в палатках, и в старинных сибирских храмах, и в кержацких скитах. Молилась о даровании победы над красным супостатом.