Луи Буссенар - Под Южным Крестом

– Но ты все молчишь и молчишь, сынок, – обратился Пьер к своему юному спутнику.

Молодой человек в двух словах описал свои похождения, а затем добавил:

– Я думал о том, что мы, бродяги, посетившие немало стран, путешествующие по небу и по земле, на кораблях, пешком, верхом, на слонах или в паланкинах, можем увидеть здесь забавное и несколько неожиданное зрелище. Взгляни на этого недоноска, с которым мне пришлось иметь дело. И надо же! «Это» является наследником сильной, великой расы! Этот огрызок пряника, с ногами таксы, с угольным лицом, теряющимся в складках комичного воротника, этот самодовольный паяц, в жилах которого течет португальская и китайская кровь, разбавленная кровью негров, индийцев или малайцев, возможно, имеет среди своих предков таких героев, как Альбукерк, Бартелеми Диаз или Васко де Гама. Как чахлое растение, «это» влачит жалкое существование в гнилой атмосфере, испорченной как азиатами, так и европейцами. «Это» поклоняется буддам с четырьмя головами и восемью руками, которых величает святым Иеронимом или святым Иоанном, но в то же время «это» почитает лишь дьявола под всеми его личинами, и ко всему прочему «это» торгует людьми! Суеверия, измена, трусость, барышничество – вот как в четырех словах можно описать моральный облик всех этих «Бартоломео де Монте».

Матрос с отрытым ртом слушал обличительный вердикт своего товарища. Казалось, восхищение буквально лишило его дара речи.

– А знаешь, матрос, – наконец выдавил Пьер, и восторженное выражение, озарившее суровое лицо, стало почти комичным, – знаешь, ты стал настоящим ученым за те два года, что провел на суше… Таким же ученым, как первоклассный врач, да-да. Гром мне в паруса!.. Теперь твой ум стал гибким, как шкентель.[8]

– Что ты хочешь, мой старый друг, я трудился… я вкалывал, пока мог. Ах! Если бы только не все эти неприятности, которые обрушились на месье Андре!

– Еще один серьезный мужчина, бедовый, словно морской волк.

– Вот он, наш настоящий учитель – Пьер ле Галль, – почтительно добавил Фрике. – И ты действительно мой матрос, и я, вне всякого сомнения, люблю тебя как родного брата, и если бы не все эти пробоины в нашем трюме с экю, я бы продолжал свое обучение вместо того, чтобы заявиться сюда на дрянной барже за кули[9] для нашего предприятия.

– По крайней мере, мы вырвем этих бедняг из когтей торговцев живым товаром, с нами они будут счастливы.

– Без сомнения. Ты знаешь правила компании «Planteurs-Voyageurs».[10] Суматры: набрать здесь этих несчастных, с которыми торговцы обращаются не лучше, чем со скотом, привезти их на место и превратить в подсобных рабочих, а не в рабов, обращаться с ними как с людьми, щедро оплачивать их труд так, чтобы заинтересовать в получении прибыли.

– Если бы они знали судьбу, которая ожидает их у нас, они бы не отказывались уезжать из этого ада, не правда ли?

– Все верно, но, увы, большая часть из них слышала рассказы об аде, в котором добывается гуано, и об отвратительном обращении с эмигрантами. На десять вернувшихся с небольшими сбережениями приходится сотня тех, кто возвращается на родину в гробу, на борту «корабля мертвецов».[11]

– Наконец-то мы все уладили и теперь смело можем выйти в море.

– Мы отплываем завтра утром… сразу же, как я решу вопрос с шоколадным человечком.

– Если у тебя больше нет дел в этом притоне, мы поднимаем якорь.

– Мне надо сказать пару слов одному из взбешенных игроков, которому я должен вручить наличные до нашего отправления, и я всецело принадлежу тебе.

Молодой человек ловко нырнул в толпу и оставил друга созерцать странный спектакль, разыгрывающийся вокруг него. Среди прекрасных разноцветных фонариков, отбрасывающих причудливые блики на пол и стены, волновалось море людей самого разного цвета кожи, возраста и толщины. Многие из них напоминали фигурки, сошедшие с расписной ширмы. От столов, где в изобилии были расставлены микроскопические емкости с яствами китайской кухни, отходили мужчины, наряженные в блестящие шелковые куртки, порой весьма засаленные, потряхивая тонкими косичками, доходившими почти до пояса, с лицами, одурманенными опиумом, с улыбками слабоумных, они укладывали свои животы на края ломберных столов.

Играли в «Макао». Эта игра хорошо известна во Франции. Обычно она идет между банкующим и любым количеством игроков-понтёров. Для игры используют одну или несколько карточных колод. Банкующий сдает каждому из игроков по карте, которую никто не должен видеть. Затем понтёр объявляет: «достаточно» или «карту, пожалуйста», в зависимости от того, насколько его карта приближена к «девятке». После этого первая карта, как и последующие, если они были необходимы, открываются. Если понтёр получил «картинку» или набрал более девяти очков, значит, он «лопнул»; проигравший бросает карты на стол и отдает свою ставку банкующему, который вскрывается последним и поэтому легко решает, прикупать ему еще карты или нет. Если банкующий «лопнул», он выплачивает каждому игроку сумму, равную его изначальной ставке. Обычно же банкующий собирает деньги с каждого понтёра, у которого оказались более «слабые» карты. Если игрок с первого раза получает «девятку», то он автоматически выигрывает и банкующий выплачивает ему тройную ставку. «Восемь» и «семь» соответственно оцениваются в две и одну ставки.

Богатые торговцы, выходцы из Южного Китая, с острова Хайнань, из Гуандуна, из Фуцзяня и даже из Цзянси, Юньнаня и Шэньяна приезжали в португальский ад удовлетворить всем известную страсть к азартным играм. Вне всякого сомнения, Макао можно было назвать Монте-Карло Дальнего Востока; во всем Китае только здесь игра была разрешена официально: Сыновья Неба позаботились о том, чтобы строго-настрого запретить ее в своих государствах!

Помимо жителей Поднебесной, которые явно пребывали в большинстве, в зале находилось около двух или трех дюжин донов Бартоломео де Монте, причудливо разряженных по европейской моде. Темнолицые, словно злодеи-предатели из мелодрамы, эти полукровки все как на подбор бахвалились огромными шпагами, каждая из которых принадлежала автору «Лузиады»; было здесь и несколько настоящих португальцев из Европы в сияющей униформе правительственных служащих, а также несколько американцев с козлиной бородкой, квадратными плечами, голосом, сиплым от виски, – в основном, офицеры судов, перевозящих кули.

Шестидесятилетний банкующий с длинными седыми волосами, собранными в хвостик, в огромных очках, с отвислыми губами, с бородкой, заплетенной в шесть косичек, с ногтями невероятной длины, ловко тасовал карты, засаленные, как воротник сюртука судебного исполнителя. Покачивая справа налево, слева направо и вверх вниз головой китайского болванчика, он бросал сквозь стекла очков внимательные и жадные взгляды на пачки банкнотов, груды фунтов стерлингов и долларов, не пренебрегая таэлями[12] и скромными сапеками.[13]