Бернгард Келлерман - Голубая лента

— У каждого из нас свои слабости! Но на этот раз, милейшие дамы, дело обстоит очень серьезно. Врач считает операцию необходимой, однако операция на борту парохода сопряжена с некоторой опасностью для жизни. Я надеюсь, Жоржетта, что благодаря вам, вашим нежным ручкам и особенно вашему моральному воздействию, нам удастся настолько улучшить состояние больного, что можно будет без риска отложить операцию до Нью-Йорка. Я всецело полагаюсь на вас. Может быть, жизнь Лейкоса в ваших руках! — закончил Хенрики с патетически грустным видом и, поцеловав дамам руки, удалился.

Жоржетта в раздумье сдвинула брови и наконец решила заглянуть к Лейкосу. А так как Китти не хотелось расставаться с подругой, то она пошла с ней. Как-никак сенсация: старик на смертном одре!

После обеда доктор Каррел сообщил Терхузену, что г-н Лейкос, несмотря ни на что, на операцию не соглашается, он предпочитает ждать до Нью-Йорка… или умереть. Это его собственные слова.

Уоррен Принс был, естественно, крайне обеспокоен тем, что вчера вечером в баре, как ему сообщила Вайолет, разыгрался скандал, о котором он ничего не знал. Возможно, другие корреспонденты уже вызнали о нем все подробности и телеграфировали в свои газеты. Он обратился к своему другу, старшему стюарду Папе, но его друг Папе ничего об этом скандале не знал, — по крайней мере, сделал вид, что ничего не знает.

«Скандал? Боже мой, что за слово! Ну, может быть, спор?»

— Нет, ничего подобного, — сказал он, улыбаясь, — не стоит и говорить, просто молодые люди немного расшалились, только и всего.

Через несколько минут Уоррен в одном из кабинетов встретил барона Ниона, чемпиона Франции по теннису, и тот ему все рассказал.

— Как никакого скандала не было? — поразился барон. — Если уж это не скандал… Произошло нечто гнусное, отвратительное! Ужаснейшее создание эта Китти Салливен! Она была пьяна. Вы только подумайте, дама — и пьяна!

Барон Нион искренне жалел своего друга, виконта Джея, кристально честного человека и истинного джентльмена. И что он в этой Китти нашел? Эта Китти доведет его до гибели!

Неприятная сцена, которая разыгралась в баре и которую барон назвал отвратительной, началась с того, что Китти и Жоржетта вели себя крайне вызывающе. Китти явилась в бар в смокинге — одна из ее обычных причуд. Обе они принялись бесцеремонно высмеивать всех присутствующих. Китти хлестала коньяк, одну рюмку за другой. А потом начала швырять пустые рюмки за стойку, так что звон стоял! Жоржетта явилась с моноклем, но вскоре прилепила себе под нос еще и маленькие черные как смоль усики. Она выглядела презабавно, пела, танцевала, разыгрывала всякие сценки, — словом, развлекала весь бар.

Молодой Харпер, как и каждый вечер, был уже изрядно навеселе и усиленно ухаживал за Жоржеттой. Видимо, он все еще был в нее влюблен. Время от времени он немного танцевал с ней. Но ее черные усики явно раздражали его.

— Фи, Жоржетта! Умоляю вас, снимите эти ужасные усы! Или вы вообще стали мужчиной?

Китти злобно взвилась на него за эту пошлость. Она явно ревновала к нему Жоржетту: та уделяла ему слишком много внимания.

Харпер добродушно посмеивался. И, танцуя с Жоржеттой, опять попросил ее снять эти противные усы: они ужасно ее уродуют. Она только смеялась. Наконец он ей что-то шепнул на ухо. Жоржетта, которой сперва нравились его шутки, вдруг побледнела и резко оттолкнула его.

— Фи! — воскликнула она. — Стыдитесь, Харпер! — По ее лицу было видно, что он задал ей какой-то неприличный вопрос. На глазах у нее выступили слезы.

Но тут вмешалась Китти. Вид у нее был как у фурии. Она вся побелела, на низком лбу прорезалась глубокая складка, рот был крепко сжат, а блеклые голубые глаза метали молнии.

— Я не позволю оскорблять мою подругу! — взвизгнула она.

Харпер, выглядевший пристыженным и даже раскаивающимся, резко выпрямился: бог его ведает, какую глупость он сморозил!

— Вы немедленно извинитесь перед Жоржеттой! — пронзительным голосом закричала Китти, и в баре сразу воцарилась гробовая тишина.

Харпер невнятно пробормотал, что сожалеет, он как-то не счел нужным выбирать выражения, ведь в конце концов здесь бар.

Но Китти была неумолима.

— Вы во всеуслышанье извинитесь перед Жоржеттой! И сделаете это на коленях, поняли, Харпер, на коленях! — повторила Китти, уже сильно опьяневшая.

— О, она дышала злобой, она вся была воплощение зла! — рассказывал барон Нион. — Я не знал, что в злобе человек может зайти так далеко!

Харпер засмеялся. Он признает, что допустил неловкость, даже дерзость.

— Но встать на колени?.. Никогда! Вы с ума сошли, Китти!

Тут Китти вскочила, схватила со стойки коньячную рюмку и швырнула ее Харперу в лицо. Тонкая стеклянная рюмка разбилась легко, как яичная скорлупа.

— Вы не джентльмен, Харпер! — крикнула Китти.

Хотя все лицо Харпера было залито кровью, он держался великолепно.

— Может, вы думаете, он бросился на Китти и дал ей пощечину, как она того заслуживала? О, ничего подобного! Он только с достоинством и сожалением произнес: «That was not right of you, Kitty!»[37], и все. Китти с Жоржеттой ушли, а Харпер остался победителем. Гости аплодировали.

— Вы можете понять виконта Джея? — с отчаянием спросил барон. — В конце концов что в этой Китти хорошего, кроме денег? А вот виконт Джей сказал мне: «Разве вас не восхищает, с какой страстью она защищала свою подругу?» — Барон Нион с силой хлопнул себя по лбу. — Даже то, что произошло вчера в баре, не открыло ему глаза. Бедняга!

Уоррен подумал: только и всего? Значит, это и есть тот самый «скандал»? Обычная ссора, какие случаются в барах ежедневно. Уоррен был разочарован. В этой истории не содержалось ничего такого, что могло бы заинтересовать газеты. Он успокоился.

Какая сила гнала Кинского все выше и выше по палубам, до двери Евиной каюты? Ведь все, что они могли сказать друг другу, было сказано, и он понимал, что теперь все и навсегда между ними кончено.

И все-таки он стоял опять у ее двери, прислушивался, склонив голову, и прерывисто дышал. Маленькая гостиная Евы была чуть освещена, зато рядом, в спальне, горели все лампы. На задернутых занавесках иногда мелькала ее тень, она что-то делала руками, — вероятно, поправляла прическу. Пять, десять минут стоял он так, прислушиваясь. Из ее каюты не доносилось ни звука. Вдруг он резко повернулся и крадучись удалился, но вскоре его серое лицо вновь появилось в пустынном коридоре. На этот раз он тихо постучался. Дверь медленно отворилась, и в слабо освещенной гостиной он увидел перед собою Марту. Узнав его, она испуганно отпрянула.