Тим Пауэрс - На странных берегах

Два трупа покатились по палубе.

Шэнди даже не заметил этой стычки. Оказавшись рядом с Бет, он бросил саблю и, вложив все силы в прыжок, попытался ее достать, но в футе от ее тела пальцы натолкнулись на невидимое препятствие. Его взгляд мимолетно встретился с глазами Бет. В них он прочел мольбу, а губы девушки что-то прошептали.

Он упал и, больно ударившись боком о громадный брус, повалился на нагретые солнцем доски палубы, ожидая, что в любую секунду одна или две позеленевшие сабли пригвоздят его к дереву.

Но неожиданно призрачные фигуры побледнели, стали почти прозрачны в ярком свете солнца, и вес рук, вцепившихся ему в камзол, стал почти неосязаем.

Тут же Шэнди увидел, что лежит на столь знакомой ему палубе, на полубаке «Громогласного Кармайкла», и понял, что Френд, должно быть, слишком поглощен обороной и уже не успевает поддерживать чары, которые дали ему команду.

— Я ведь могу и убить ее, — сказал Френд. Напряженные морщины на лбу разгладились, и к нему вернулась прежняя уверенная ухмылка.

Теперь заколебался уже Харвуд, и Френд, воспользовавшись этим, метнул в него ослепительно белый огненный шар. Однорукий отмахнулся от него нервным движением, и шар упал вниз, на «Дженни», вызвав хор встревоженных голосов. Но при этом Харвуд снизился на пару футов. Хриплый стон вырвался из его горла, он протянул руку к дочери, которая медленно поднималась в воздух к Лео Френду. Вокруг него уже не было огненного кольца, и выглядел он как гротескный, украшенный лентами воздушный шар.

Молодой маг глубоко вздохнул, расправил плечи и раскинул руки в стороны.

И тогда, несмотря на сильный ветер, в нос ударил запах раскаленного металла, «Кармайкл» вновь превратился в многопалубную широкую «Шарлотту Бейли», призраки не только обрели плоть, но и стали казаться живыми: румяные щеки, загорелые руки, сверкающие яростью глаза, а сам Френд засветился в вышине, словно солнце, принявшее очертания человека...

Лео Френд чувствовал, как он близок к пониманию сути вещей, что находится буквально на пороге всевластия, и все это без всякой посторонней помощи, все достигнуто им самим! Он видел теперь, что именно так и должно было произойти, что только своими усилиями можно достичь желаемого. Одержать верх над Харвудом надо сейчас, именно сейчас или никогда.

Но чтобы стать богом — это ведь означало, что в нем изначально была заложена божественная сущность, — он должен был найти смысл каждого отдельного события в своем прошлом, определить его место, совместимое с его божественной сутью... Там не должно было остаться ничего, о чем стыдно было бы вспоминать.

Со сверхчеловеческой быстротой он мысленно просмотрел собственную жизнь год за годом: болезненная страсть истязать животных, мелкая зависть к товарищам, отравленные конфеты, оставляемые возле школьных дворов и работных домов, — он оказался способен взглянуть в глаза фактам, найти оправдание каждому мелкому случаю и совместить их со своей божественностью. Френд тотчас почувствовал, как его сила неизмеримо возрастает по мере того, как он приближается к полному довольству собой, за которым его ждет всемогущество...

И в конце концов, после устранения Харвуда, Френду останется оправдать лишь один-единственный факт из... Но это было наиболее унизительное событие из всех, которые он пережил, и даже теперь с огромным трудом он заставлял себя не отворачиваться от него... Однако именно сейчас, когда он висит в воздухе над своим кораблем, противостоя уже почти побежденному врагу, когда почти завоеванный им приз поднимается из разрушенной каюты навстречу ему, он все же должен найти в себе силы пережить событие заново.

Ему пятнадцать лет, он стоит в своей провонявшей тушеной капустой спальне напротив книжного шкафа... нет, нет, стоит он в роскошной спальне с деревянными панелями, полной благоухания жасмина, долетающего из открытого окна и мешающегося с неповторимым запахом переплетенных в кожу книг... так оно было, есть и всегда будет, не существовало никогда той вонючей, грязной берлоги, в которой он жил... Его мать открыла дверь и вошла. Лишь одно мгновение она была толстой седой старухой в бесформенном балахоне. Нет, она была высокой, прекрасной женщиной в цветастом шелковом распахнутом халате... Семью годами раньше он открыл для себя магию и с тех пор неуклонно совершенствовался в ней. Теперь ему хотелось поделиться богатствами своего ума с единственным человеком, который мог его оценить и понять...

Он подбежал к ней и поцеловал...

И снова все вышло из-под контроля: она снова была толстой старухой, поднявшейся наверх, чтобы перестелить ему постель. Роскошная зала превратилась в клетушку с потрескавшимся потолком, а его, пятнадцатилетнего толстого подростка, застали за онанизмом. Он покрывал ее поцелуями, потому что думал, будто она пришла по другой причине...

— Ой, мамочка, — задыхаясь, пробормотал он с бьющимся сердцем. — Мы с тобой можем владеть миром. Я знаю магию, я могу...

Огромным усилием воли он опять превратил ее в прекрасную женщину в роскошной одежде, увеличил спальню до королевских размеров... и как раз вовремя, поскольку знал, что в следующий момент отец — муж его матери — войдет в комнату, и сомневался в том, что сумеет вновь пережить последующую сцену такой, какой она была на самом деле.

Что ж, внушал он себе, я создаю новую реальность, и через несколько минут это невыносимое воспоминание перестанет соответствовать действительности.

На лестнице раздались грузные шаги, Френд сконцентрировался, и они превратились в легкие шажки ребенка. На площадке была лампа, и огромная колеблющаяся тень угрожающе заслонила проем двери... И снова Френд усилием воли заставил все измениться: теперь на пороге лежала тень сгорбленного маленького человечка, такая жидкая, словно отбрасывающее ее существо почти нематериально.

В комнату вошел тощий старик, похожий на крысу, вставшую на задние лапы, не представляющий ни для кого никакой угрозы, несмотря на злобный прищур и хищный оскал.

— Это что? — раздался раскатистый бас, но Френд спохватился, и бас превратился в писк: — Что здесь происходит?! — От заморыша пахло вином и табаком. Крошка папаша смешно проковылял по выложенному плиткой полу к Лео Френду, и в этой реальности увесистая оплеуха сменилась беспомощным, слабым толчком.

Мать повернулась к вошедшему, и только от одного ее взгляда крыса в штанах отпрянула от мальчика.

— Ты — невежественная скотина. — Ее тихое музыкальное контральто отдалось эхом от покрывающих стены панелей и слилось с журчанием веселых фонтанов в саду. — Грязное отродье! Красота и величие не для твоего скудного умишка. Пошел вон!