Николай Черкашин - ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ПОДВОДНИКОВ

«Дорогой Федор Яковлевич! Дорогой товарищ Командующий КСФ!

Дорогие и бесценные наши товарищи!

В момент страшнейших мучений, тяжелейших переживаний и максимального отчаяния мы вновь обращаемся к Вам с величайшей родительской просьбой о помощи и со слезами горечи и боли сердец своих п р о с и м и умоляем Вас помочь нам уменьшить наше родительское горе, облегчить наши страдания и удовлетворить нашу единственную просьбу, а именно: доставить гроб с прахом погибшего нашего сына Васильева Александра Петровича, рождения 1948 года, к месту нашего жительства: Псковская область, Опочецкий район, село Глубокое.

За что всю жизнь до последнего дыхания будем искренне и бесконечно в поколениях благодарить Вас и верить в право человека и правду нашей жизни.

Распорядитесь, пожалуйста, в порядке исключения, чтобы гроб с прахом сына в ближайшее время был доставлен для перезахоронения, чтобы мы все могли в любое время по традиционному русскому обычаю ходить на могилу не неизвестного солдата, а дорогого и родного своего сына, отдавшего жизнь за безопасность Советской Родины…»

К стати говоря, после разговора с Кулибабой зашвырнул Васильев свой «вальтер» подальше в море. Оно и без того немало жизней взяло…

… Я не стал возвращать папку Заварину. Вместо него я разыскал в Питере Виктора Павловича Кулибабу, а затем в Гатчине - капитана 1 ранга в отставке Бориса Полякова… Потом поехал в родной Полярный, где доживала свой страшный век у причала кораблей отстоя, проще говоря в корабельном морге, «Хиросима» - стратегическая атомная ракетная подводная лодка «К-19»… С нее только что спустили Военно-Морской Флаг. Но экипаж, урезанный втрое, еще нес вахты в безжизненных отсеках.

В таких случаях говорят: ничто не предвещало беды. Утро 24 февраля 1972 года началось на «К-19» как утро обычного ходового дня. Возвращались домой из Атлантики на Север. Курс норд. Слева по борту - Америка, справа - Бискайский залив, в двухстах метрах над головой - волны зимнего шторма, под килем - трехкилометровые глубины с острыми пиками подводных хребтов.

Возвращались домой с боевой службы, с ракетной позиции, нарезанной по плану учений «Полярный круг» в Северной Атлантике. Известно, что большая часть аварий случается именно при возвращении вбазу.

Это самый каверзный период любого похода, когда самое трудное позади, когда через неделю-другую - родной берег, дом, семейные или холостяцкие радости… Расслабляется человек при одной мысли, что скоро увидит звездное небо над головой, а не глухой стальной подволок, тускло подсвеченный плафонами.

10 часов 30 минут. До пожара еще пять минут… На вахте стояла третья боевая смена. Первая - отсыпалась, вторая - готовилась к обеду. В эти последние минуты что бы ни делал каждый, любой пустяк лодочной жизни обретал смысл либо роковой случайности, либо счастливого шанса. Всем им, разбросанным по десяти отсекам, уже выносились кем-то всемогущим приговоры - кому жить, кому сгореть, кому задохнуться, кому умереть в долгих муках. Как будто на атомном ракетоносце работала незримо, негласно некая выездная сессия Страшного Суда.

Вдруг жизненно важным для всех восьми офицеров, обитателей общей каюты в Восьмом отсеке, оказалось то, что старший лейтенант Евгений Медведев не уснул, как соседи, а читал, верный своей книгочейской страсти, роман Пикуля. Именно он услышит сигнал тревоги, почти не проникавший в глухой закут восьмиместки, разбудит товарищей, и те успеют надеть дыхательные аппараты, прежде чем ядовитый дым подступит к горлу.

Вдруг обмен койками лейтенанта Хрычикова и капитан-лейтенанта Полякова станет самым главным обменом в их жизни: черный жребий смерти выпадет тому, кто останется в момент тревоги в Восьмом отсеке.

И роковым для всех обернется обычная лотерея с назначением на вахты. В час беды и в миг ее начала на вахте в Девятом стоял матрос Кабак. Тот, кто придумал этот жуткий сценарий, обладал мрачным чувством юмора.

Кабак!

Девятый отсек

В Девятом, предпоследнем к корме, отсеке помимо всего прочего - камбуз. В то утро кок жарил оладьи, и на соблазнительный запах вылез из отсечного трюма вахтенный матрос Кабак. Пока шли сложные переговоры с коком. Кабак предлагал себя в качестве дегустатора готовой продукции, в трюме, наконец, прорвало злополучную микротрещину, и трубопровод лопнул. Масло, вырвавшееся из свинца под давлением, попало на фильтр очистки воздуха в отсеке, в котором рабочая температура элемента (ускорителя химической реакции) была выше 120°С.

Вот тут и заплясало пламя, повалил дым. Его еще можно было потупить, накинув одеяло, пустив из ВПЛа пенную струю… Заметь Кабак сразу, в первую же минуту, этот выброс… Но, должно быть, дым подгоревших оладий помешал сразу уловить запах гари. А когда уловил и стал докладывать вахтенному офицеру, тот, который за автономку не раз и не два получал доклады о самых разных источниках дыма, не поря паники, хладнокровно посоветовал разбудить старшину отсека Васильева и выяснить, откуда дымит и что. Кабак растолкал главстаршину, который досматривал последний сон в своей жизни, и уж Васильев-то, сиганув в трюм, и принял на себя огнеметный форс пламенной струи. За эти считанные минуты, которые прошли от доклада Кабака в ЦП и до прыжка Васильева в трюм, огнем выплавило фторопластовые прокладки в трубопроводах воздуха высокого давления, и пламя, раздутое струёй в двести атмосфер, загудело яростным ураганом…

Каждому из оставшихся в живых авария виделась по-своему: в зависимости от того, в каком отсеке он встретил беду. Мы же увидим эти отпылавшие события глазами командира Первого (носового) отсека, старшего минера «К-19» капитан-лейтенанта Валентина Заварина. Он первый, кто попытался воссоздать хронику того страшного дня. Главным же консультантом в его кропотливой работе, судьей, оценивающим деяния и поступки каждого в жестоком испытании, станет человек столь прямой и бескомпромиссный, сколь и самоотверженный, офицер, еще до похода попытавшийся обратить внимание начальства на опасные прорухи головоломной машинерии атомного ракетоносца (начальство, «выпихивавшее» «К-19» в море, сумело не услышать его), инженер-механик (командир БЧ-5) капитан 2 ранга Рудольф Миняев.

Первый отсек

О том, что происходило в корме, из Первого отсека можно было судить только по стрелке одного прибора - манометра станции ВПЛ. Стрелка все время клонилась к нулю, а это значило, что давление в системе падало, поскольку она непрерывно работала, выбрасывая пенную струю в очаг пожара. Если бы пожар был потушен, то систему в Девятом перекрыли бы, и стрелка остановилась где-нибудь выше. Но она неумолимо сползала к нулю. Пусто. Пены нет. Все израсходовано. Потушили?