Георгий Владимов - Три минуты молчания

Тут же мне про нее напомнили, толкнули в спину.

— Кати, чего встал!

И я забыл про этот баркасик.

Небо темнело понемногу, и ветер свежел. В этих местах погода меняется быстро, в полчаса штиль кончается и разводит мертвую зыбь.

Со следующим стропом какая-то задержка вышла. Ухман нам крикнул:

— Ступайте, отдохните. Я покричу.

Шурка с Серегой в самый кубрик сошли, сели за свои карты. Остальные на трапе устроились, кто повыше, кто пониже. А я — на самой верхней ступеньке, следить, когда ухман появится.

— Не разгрузимся сегодня, — сказал Ванька Обод. — А я к врачу не попаду до вечера.

— Так вали сейчас, — Алик сказал.

— Вали! А кто мне тогда эту рыбу засчитает? Вдруг он мне с этого дня бюллетень выпишет.

— Разгрузились бы, — сказал Димка. — За три часа бы разгрузились, если б с «голубятника» на подвахту вышли.

— А кому это надо, — Ванька спросил, — чтоб за три часа? Им трое суток погулять охота на базе. А сразу разгрузишься — тебя и погонят на промысел.

— Но можно же и по-другому, — сказал Алик. — Всем дружно поработать день, а потом всем гулять двое суток. Это было бы справедливо.

Ванька даже закашлялся от смеха.

— Вот ты человека ограбишь, а тебя засудят, а ты тоже будешь говорить несправедливо?

Алик удивился.

— Что за логика?

— Не понимаешь, салага? Вот ты на СРТ подался. Почему на плавбазу не пошел, там тоже матросы есть? Или — в берегаши? Потому что дикари вчетверо больше получают. Значит, за рублем погнался? Так чего ж тут несправедливого? Ты и должен уродоваться, как карла. А они там, с «голубятника», гулять в это время будут, водку пить, с бабами спать. Потому что дипломы имеют, а ты — не имеешь. И ты хоть упади на палубе, они те руки не подадут. Хотя нет, подадут — вставай и дальше уродуйся. Все справедливо!

Алик примолк, только усмехался про себя.

Ванька спросил:

— Понял теперь, салага, как она ловится, селедочка?

— Приблизительно.

— Вот, когда совсем поймешь, ты ее и жрать не захочешь. Если б все знали, как она ловится, она б у них колом в горле стала!

— Лучше пусть не знают, — сказал Алик.

Ванька согласился:

— Это ты верно, салага. А то ее и покупать не станут.

С базы позвали:

— Эй, на «Скакуне»!

Я выглянул. Там стоял Жора-штурман.

— Шалай, позови там салагу.

— У нас их двое.

— Любого.

Димка полез.

— Ну, как там Шакал Сергеич? Горит синим пламенем?

— Голубеньким пока. — Тут он мне цидульку выкинул в иллюминатор. Решил на свободную тему писать. Вот… "Радуюсь я, это мой труд вливается в труд моей республики".

— Прелестно! — сказал Дима. — Пускай насчет вдохновения подзальет, насчет творчества.

— Это он подзальет. Он вот спрашивает — «вдохновение» через «а» пишется или через «о»?

— Вдох! Второе тоже «о».

— Ясно-ясно.

Жора ушел. Через минуту опять крикнули с базы:

— Строп идет!

Небо стало тревожное, темное, поднялась зыбь. Ветер ее гнал к Фарерам.

Ванька постоял в капе, поежился.

— Шторм, ребятки, будет.

— Ну и пускай, — сказал Алик, — отдохнем хоть.

— Дурак, это тебе не промысел. Там — пускай, лежи себе в койке. А тут тебя каждый час будут к причалу гнать. Чуть просвет — подходи выгружайся. Ни сна тебе, ни работы. Так неделю промаешься, тогда и скажешь — пускай.

Еще мы нагрузили стропов десять и опять вернулись в кап. Там уже наши бочки не успевали укладывать, много их на борту скопилось. В обычные дни это не страшно, а теперь и базу качало.

Ванька опять помрачнел:

— И завтра не выгрузимся. И послезавтра.

— Тебе-то куда спешить? — я спросил. — Все равно в порт уйдешь.

— Вот и не все равно. Эта база только три дня простоит. А там жди следующей.

Откуда он это выведал? Но уж, наверно, выведал, если заранее задумал. А мне все баркасик мой не давал покоя. И то, что я Лилю так и не увижу.

— Неужели три дня? — я спросил. — Да, не успеть нам.

Ванька ко мне придвинулся.

— Ты чего? Может, на пару спишемся? Чего ты тут не видал?

Я поглядел — все сидят на трапе, привалясь к переборке. Митрохин — в самом низу — спит на комингсе. Из кубрика щелчки по носу доносятся: "сто сорок восемь… сто сорок девять". И правда, чего я тут не видел?

— А это каждому можно списаться? — спросил Алик.

— Ты сиди, — сказал Ванька. — Каждому, да не всем. А то подумают команда разбегается, чепе. Ты на следующей базе спишешься, никто тебя не держит.

— Я и не думаю.

— Не думаешь, так не спрашивай. Так как? — Ванька меня спросил.

Я не успел ответить. С базы опять крикнули:

— Строп идет!

Я катал бочки, нагружал стропа, а голова была другим занята. Вообще-то, я ни разу не списывался, хотя это можно, никто не держит. Только полагается кепа за неделю предупредить, чтобы из порта прислали замену. Но и на базе ее найти можно, найдутся любители поразвлечься — побродить недельку-другую дикарем на СРТ. К тому же, деньги я кое-какие заработал, вот за этот груз. И все же хотелось бы мне сначала ее увидеть. Тогда б я наверняка решился поплыл бы с ней до порта. И, может быть, все бы по дороге выяснилось — в море все иначе, чем на берегу.

Но мы опять входили в раж, в злобный какой-то запал, ничего не видели вокруг. Только бочки перед глазами и прутья стропов, и как они нагруженные уходят в небо. Тут-то я снова с бондарем сцепился. С базы какой-то чудак попросил:

— Ребята, не подкинете селедочки? Штуки три.

Ну что, жалко, что ли? На траулере рыбы попросить — что снега зимой. Так вот, этот кошмар вытащил их из шпигата и стал ему кидать. Я думал — тот их обратно швырнет ему в рожу. Потому что эта селедка валялась в шпигате черт-те с какой выборки, может быть, с прошлой недели. А он еще благодарить стал:

— Спасибо, ребятки. Ах, хороша!

Я тут совсем сбесился.

— Выкинь сейчас же! — я ему заорал. — Выкинь эту падаль!

— Да зачем же добро выкидывать?

Я схватил ручник и кинулся к бочке, выбил донышко, захватил в варежки верхних три и ему закинул, как гранаты. Бондарь смотрел на меня и ухмылялся.

— Чего это с ним? — тот спросил.

— Спортом занимается.

Тот покачал головой, ушел.

— Крохобор ты! — я сказал. — Человеку рыбы хорошей не мог дать. Которая тебе и копейки не стоит.

Он расцеплял храпцы и смотрел на меня — ласково, чуть насупясь печально. Брови у него какие-то серые, как будто золой присыпанные. Смотрел вот так и мотал железной цепью с храпцами.

— Лезь в трюм, — пригласил меня.

— Это почему?