Алистер Маклин - Роковой рейд полярной «Зебры»

В дверь постучали — в проеме появилась голова Свенсона. Сказав мне: «Привет вам еще раз», он обратился к Бенсону:

— У нас тут трудности с больничным режимом, доктор, — капитан посторонился и за его спиной мы увидели Нэсби, повара с «Зебры», облаченного в робу старшины американского военно-морского флота. — Ваши пациенты, похоже, прослышали о похоронах. Они тоже хотят присутствовать — те, кто, будем так говорить, в силах стоять на ногах, — чтобы в последний раз проститься со своими товарищами. Я понимаю и разделяю их чувства, но здоровье…

— Я возражаю, сэр, — сказал Бенсон. — Решительно.

— Вы можете возражать сколько угодно, дружище, — послышался из-за спины Нэсби чей-то голос. Эти слова с безупречным лондонским акцентом произнес Киннэрд, радист, тоже одетый в синюю матросскую робу. — Не обижайтесь. Я вовсе не хочу показаться неотесанным грубияном. Но я все равно пойду. Мы с Джимми Грантом работали рука об руку.

— Понимаю вас, — проговорил Бенсон. — Но и вы поймите меня правильно. В вашем состоянии остается только одно — лежать в постели и не вставать. И не надо создавать мне лишние сложности.

— К тому же здесь командую я, — мягко вставил Свенсон. — И вы должны знать: мое слово — закон. Я могу сказать «нет», и все дискуссии на этом закончатся.

— Но вы тоже создаете нам сложности, сэр, — возразил Киннэрд. — Не думаю, что наша дружба станет крепче, если мы начнем бросаться с кулаками на наших же спасателей спустя час или два после того, как они избавили нас от верной смерти. — Он слабо улыбнулся. — И потом, случись такое, наши раны и ожоги вряд ли заживут быстрее.

Свенсон удивленно поднял брови и взглянул на меня.

— Что ж, в конце концов, они ваши соотечественники.

— Доктор Бенсон совершенно прав, — сказал я. — Однако не стоит из-за этого ссориться. Если уж они продержались в этих чертовых льдах около недели, я не думаю, что лишние несколько минут на таком холоде сведут их в могилу.

— Ну, если это и случится, — тяжело вздохнул Свенсон, — пускай пеняют сами на себя.

Если прежде я мог позволить себе усомниться в том, что арктические льды далеко не самое подходящее место для кладбища, в тот день после десятиминутного пребывания на ледяном ветру, я убедился в этом окончательно и бесповоротно. После тепла, окружавшего нас на борту «Дельфина», холод снаружи казался всепоглощающим. И через пять минут все мы тряслись точно в лихорадке.

Стояла кромешная тьма — впрочем, в Арктике такое не редкость. Ветер опять задул с неистовой силой, улегшийся было ледяной шторм поднялся снова. Одинокий луч прожектора лишь подчеркивал призрачную нереальную картину происходящего — сбившуюся в тесный круг группку людей, в скорби склонивших головы над двумя завернутыми в брезент телами, лежавшими под торосом, и капитана. Свенсона, согбенного над Библией и читающего какую-то молитву. Его чуть слышное бормотание тут же подхватывал шквальный ветер и уносил в ночь. Так что из десятка произносимых им слов я, дай Бог, улавливал одно или два. В конце траурной церемонии не было ни оружейных залпов, ни заунывного пения труб — маленькие человечки, похожие на черных призраков, спотыкаясь на каждом шагу, безмолвно и торопливо забрасывали кусками колотого льда облаченные в брезентовые саваны тела своих товарищей. Пройдут сутки, и полярный шторм скрепит незыблемой печатью их ледовые склепы, и будут они вращаться в нескончаемом движении вокруг Северного полюса; а может, однажды, лет так через тысячу, разводье вскроет их последнюю обитель, и они, опустившись на дно Ледовитого океана обретут там вечный покой… Воистину тягостно и горько было думать об этом.

Наклонив головы и пряча лица от ледяных и снежных зарядов, мы спешили вернуться на «Дельфин», в наше единственное убежище. От поверхности льда к верхней части боевой рубки вел двадцатифутовой высоты подъем, образовавшийся из почти отвесных льдин, вздыбившихся после того, как лодку, когда мы пытались пробиться через лед, швыряло то вверх, то в сторону. Хотя с рубки свисали подъемные концы, взбираться по ним было не так-то просто. Веревки на морозе обледенели, превратившись в гладкие струны, и то и дело выскальзывали из рук, снег и острые льдины слепили глаза — все это могло привести к тяжким последствиям. Что, в конце концов, и произошло.

Взобравшись футов на шесть, я протянул руку Джереми, лаборанту с «Зебры», который из-за того, что у него были обожжены ладони, не мог подняться без посторонней помощи, как вдруг у меня над головой раздался чей-то сдавленный крик. Я тотчас поднял глаза и сквозь застилавшую взор снежную пелену увидел, как кто-то, добравшись до самого верха рубки, закачался, теряя равновесие, и рухнул вниз. Я резко рванул к себе Джереми, чтобы падающее тело случайно не зацепило его. Следом за тем послышался глухой удар об лед, а потом, почти в то же мгновение, — громкий хруст.

Представив себе, как сначала ударилось тело, а затем и голова, я поморщился.

Мне почудился еще какой-то звук, но точно сказать не могу. Передав Джереми заботам кого-то из наших, я в один миг соскользнул вниз по обледеневшей веревке, стараясь не смотреть туда, куда только что упало тело. Было такое впечатление, будто оно, рухнув с двадцатифутовой высоты, ударилось не об лед, а о бетонный настил.

Хансен, однако, меня опередил — он уже был внизу и освещал фонариком не одно, как я ожидал, а два распростертых тела. Несчастными оказались Бенсон и Джолли.

Я спросил Хансена:

— Вы видели, как это случилось?

— Нет. Все произошло слишком быстро. Как я понял, поскользнулся Бенсон, он упал прямо на Джолли — это и смягчило удар. Джолли был рядом со мной, когда Бенсон сорвался.

— Выходит, Джолли спас жизнь вашему доктору. Придется привязать их к носилкам и осторожно поднять на борт. Здесь оставлять их долго нельзя.

— К носилкам? Что ж, раз вы так считаете, будь по-вашему. Но они уже вот-вот очухаются.

— Один из них — возможно. Другой еще долго не придет в себя. Или вы не слыхали, как кто-то из них ударился головой об лед? Хрустнуло так, как будто ему проломило череп. И я пока не знаю, кто из них пострадал больше.

Хансен остановил меня. Я наклонился к Бенсону и приподнял капюшон его штормовки. Сбоку, над правым ухом, виднелась глубокая, длиной в три дюйма, рана, успевшая затянуться на лютом морозе кровавой ледяной коркой. Еще бы на пару дюймов ниже — и Бенсон был бы мертв. От столь сильного удара тонкая височная кость треснула бы, как яичная скорлупа. Бенсону повезло, что череп у него оказался крепким. Однако мне не давал покоя резкий хруст, который я услышал, когда он упал.

Бенсон дышал слабо и часто. А Джолли же, наоборот, — глубоко и размеренно. Откинув капюшон его анорака, я стал осторожно ощупывать ему голову и сзади, в области затылка, нащупал небольшое уплотнение. Мне все стало ясно. Джолли оказался на пути сорвавшегося вниз Бенсона, но не прямо под ним, а чуть в стороне, поэтому при падении Бенсон просто сбил его с ног, и он, упав на лед, отделался лишь сильным ушибом затылка.