Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2

— Уже теперь, несмотря на наше несовершенство, вы снисходительно рукоплещете нашим успехам над русскими армиями… Вы сами помогли нам достигнуть возможности успешно бороться в Китае…

Он закончил, кланяясь несколько ниже, чем поклонился бы европеец.

— Кто говорит — «русский», говорит — «азиат». А мы, японцы, вскоре станем европейцами. Победа наша принадлежит вам столько же, сколько и нам, потому что — это победа Европы над Азией. Разрешите же принесть вам нашу почтительнейшую признательность…

IV

— Господин Фельз, — обратился к нему капитан Герберт Ферган в тот момент, когда художник, закончив первый сеанс, прощался с Иорисака, — вы ведь возвращаетесь на борт яхты? Я иду в ту же сторону. Не желаете ли пойти со мной?

И они вышли вместе.

Дорога змеилась по склону холма. Впереди их, по спуску, сельские домики предместья были разбросаны группами под крышами цвета увядших листьев. По левую руку сады О-Сува скрывали большой храм в густой зелени сосен и кедров, в розовом и лиловом снегу вишневых деревьев в весеннем наряде, в то время, как направо, за глубокой бухтой, переливающейся под бризом, за густо заросшими горами другого берега, закатное солнце, пурпурное, как на знаменах империи, медленно спускалось к горизонту.

— Нам придется немного пройти пешком, — сказал Ферган. — Мы найдем куруму не ближе, чем на улицах, ведущих к лестнице храма.

— Тем лучше! — ответил Фельз. — Приятно пройтись в такой прекрасный апрельский вечер.

— Итак? — спросил вдруг английский моряк. — Вы видели домашнюю жизнь японского маркиза и его жены. Зрелище достаточно редкое для «бака тоджин» — «чужеземного варвара», каковы мы оба! Редкое и довольно любопытное. Каково ваше впечатление, господин Фельз?

Фельз улыбнулся.

— Мое впечатление превосходное. Японский маркиз — один из самых вежливых людей, даже по отношению к «бака тоджин», если судить по его сегодняшним разговорам, а жена его — красивая женщина…

Удовлетворение блеснуло в глазах англичанина:

— Правда? Не так ли? Она совсем красивая женщина… Настолько лучше трех четвертей своих соотечественниц!.. И так молода, так свежа! Об этом трудно судить из-за белил и румян, которых требует мода: ведь необходимо походить на европейских женщин! Об этом можно пожалеть, потому что под краской кожа не желтее новой слоновой кости, и вы не можете вообразить себе такой шелковистой нежности. Ведь ей едва ли двадцать четыре года, этой маркизе Иорисака!

— Вы ее прекрасно изучили, — заметил Фельз несколько насмешливо.

— Да!.. То есть… Я очень близок с маркизом…

Бритое лицо покраснело.

— …Очень близок… Мы вместе проделали всю кампанию. Ведь вам известно, что моя миссия в этой стране обязывает меня следить за войной, и я в качестве зрителя плаваю на том же броненосце, что и маркиз Иорисака.

— Ах, вот как? — удивленно проговорил Жан-Франсуа Фельз, — На японском броненосце? Правительство микадо допускает?..

— О, на совершенно исключительном основании. Я послан королем со специальной миссией… более официозной, чем официальной. Англия и Япония — в союзе, а союзные отношения допускают многое… Я в восторге: вы, конечно, согласитесь, что нет ничего более интересного, чем эта война. Я был под Порт-Артуром десятого августа, и я провел весь бой в броневой башне маркиза. Вот почему мы теперь, как я сказал вам, интимно близки… Товарищи по оружию, братья, два пальца одной руки!.. Вы понимаете?

Он смеялся сердечно и лукаво. Потом продолжал тоном, исполненным доверия:

— Ах, какая тонкая лиса, этот Иорисака… О, он не дурак! Эта хитрая лиса хотела заставить меня проболтаться. Японцы на море, безусловно, превосходят русских, но это еще не совершенство. И они многому могут научиться, подружившись с таким флотом, как наш… Но я лично с маркизом не более чем корректен: ведь мы с Россией в мире. А, вот и курумайи!..

Два извозчика приближались, везя шагом пустые свои экипажи. Увидев европейцев, они побежали к ним…

— На таможенную набережную? Не так ли, господин Фельз, — спросил капитан Ферган.

— Нет! — ответил художник. — Нет, я не возвращаюсь на борт «Изольды», то есть, не сейчас. Я намерен пообедать сегодня один, по-японски, в харчевне…

Англичанин погрозил ему пальцем:

— О, о, господин Фельз! Корчма и обед по-японски! Все это можно найти в Иошиваре!4

Жан-Франсуа Фельз улыбнулся и показал на свои седые волосы:

— Вы не взглянули на этот снег, дорогой друг!

— Какой там снег! Вы молодой человек, господин Фельз! Чтобы дать вам ваши сорок лет, надо вспомнить о вашей славе!

— Мои сорок!.. Да их пятьдесят, увы! И я еще не признаюсь в излишке…

— И не признавайтесь, все равно не поверю! И, раз вы не направляетесь в портовый квартал, расстанемся. Но перед тем позвольте вам оказать услугу? Не прикажете ли перевести курумайе ваше приказание?

— Благодарю вас! Вы очень любезны. Как я уже говорил вам, я хотел бы сперва пообедать, а потом…

— Потом?

— Потом, мне надо побывать в квартале, именуемом Диу Джен-джи.

— All right!..5— англичанин повернулся к возчикам.

Последовал обмен японскими фразами, среди которых раздавались утвердительные «хэ!» курумайи.

— Все сделано. Ваш возничий не ошибется, будьте спокойны. Вы пообедаете в чайной на улице Манзай-маши. А оттуда вас отвезут в ваш квартал Диу Джен-джи, который расположен на середине склона холма больших кладбищ… И что я говорил? Все-таки придется пересечь Иошивару, чтобы добраться туда. Не избежать ее, находясь в Японии, господин Фельз. До свидания, и да будут к вам благосклонны хорошенькие «ойран» за своими бамбуковыми решетками!

V

Лестница ветхая, поросшая мохом, шаткая, взбиралась совершенно прямо по склону холма, между двумя низенькими японскими стенками, прерывавшимися там и сям деревянными домиками, мрачными и молчаливыми. И уснувший квартал, с его опустевшими садами и немыми хижинами, казался авангардом огромного города мертвых, густо заросшего кладбища, бесчисленные могилы которого спускаются тесными рядами с окрестных вершин, окружают, теснятся и осаждают город живых, значительно меньший по размерам.

Жан-Франсуа Фельз, поднявшись на вершину лестницы, пытался ориентироваться.

Он оставил куруму у подножья ступеней: к кварталу Диу Джен-джи нет проезжей дороги. И теперь, один среди тропинок горы, он колебался в выборе пути.