Мятеж на «Эльсиноре» - Лондон Джек

– Сойдешь ты вниз, или мне придется сбросить тебя? – прохрипел он.

Их тон не поддается описанию. Это был какой-то рев диких зверей.

– Ну, что ж, я еще не пробовал вашего кулака, – послышался ответ.

Продолжая держать Джэкобса на весу, мистер Пайк пытался что-то сказать, но задохнулся в своей бессильной ярости.

– Старое полено! Старое полено! Старое полено! – повторял Муллиган Джэкобс, тоже не находя слов от душившей его зверской злобы.

– Повтори-ка еще раз, и полетишь вниз, – выговорил наконец мистер Пайк сдавленным голосом.

– Старое полено! – прохрипел, задыхаясь, Муллиган Джэкобс.

И он полетел вниз. Сначала он взлетел кверху от силы размаха, а пока падал, все время повторял в темноте:

– Старое полено! Старое полено!

Он упал среди людей, стоявших у люка. Там произошла суматоха, и послышались стоны.

Мистер Пайк зашагал по узкому мостику, скрипя зубами. Потом остановился, оперся обеими руками о перила мостика, опустил на руки голову, постоял так с минуту и застонал:

– Ах, Боже мой, Боже мой, Боже мой!

И все. Затем тихим шагом, волоча ноги, он направился к корме.

ГЛАВА XXXIII

Дни становятся серыми. Солнце утратило свою теплоту, и в полдень оно стоит ниже на северном небе. Все знакомые звезды давно скрылись, и кажется; будто и солнце уходит за ними. Мир – единственный, мне известный, – остался на севере далеко позади; нас разделяет целое полушарие. Печальный, пустынный океан, холодный и серый, кажется концом света, каким-то гиблым местом, где прекращается жизнь. Он становится все холоднее, все мрачнее, несмотря на близость земли. По ночам кричат пингвины, чудовищнее амфибии стонут в воде, и большие альбатросы, посеревшие от борьбы со штормами, реют над нами.

«Земля!» – раздался крик сегодня утром. Я задрожал, близко увидев землю, – первую землю с тех пор, как мы вышли из Балтиморы века тому назад. Солнце не показывалось, утро было сырое и холодное, с резким ветром, пронизывавшим насквозь. Термометр на палубе показывал тридцать градусов по Фаренгейту, то есть на два градуса ниже точки замерзания, и время от времени налетали легкие снежные шквалы.

Вся видимая земля была одним сплошным снежным полем. Из океана торчала длинная, невысокая гряда скал. Подойдя ближе, мы не открыли никаких признаков жизни, – это была пустынная, дикая, холодная, заброшенная земля. К одиннадцати утра, у входа в Ле-Мэр, шквалы прекратились, установился ровный ветер, и нас несло течением как раз в ту сторону, куда мы и хотели идти.

Капитан Уэст не колебался. Распоряжения, с которыми он обращался к мистеру Пайку, отдавались быстро и спокойно. Рулевой изменил курс, и обе смены выбежали наверх ставить паруса. Тем не менее капитан Уэст ни секунды не заблуждался насчет риска, который он брал на себя, вводя свое судно в эту могилу судов.

Когда мы под всеми парусами, подгоняемые сильным течением, вошли в узкий пролив, зазубренные береговые скалы Тьерра-дель-Фуэго побежали назад мимо нас с головокружительной быстротой. Мы были совсем близко к ним и так же близко к скалистому берегу острова Стэтен с противоположной стороны. Здесь, в этой коварной ловушке, между двумя стенами черных отвесных утесов, на которых не держался даже снег, капитан Уэст, до сих пор лишь иногда подносивший к глазам свой бинокль, вдруг стал упорно смотреть в одну точку. Я навел и мой бинокль на эту точку и весь похолодел, увидев, что из воды торчат четыре мачты большого судна. Это судно было не меньше «Эльсиноры» и затонуло недавно.

– Немецкое судно, с грузом нитроглицерина, – сказал мистер Пайк.

Капитан Уэст кивнул головой, продолжая рассматривать затонувший корабль, потом сказал:

– По-видимому, там нет людей. Но все-таки, мистер Пайк, отрядите на ванты несколько человек из самых дальнозорких: пусть посмотрят, да и вы смотрите. Может быть, на берегу есть уцелевшие люди, которые могут подать нам сигнал;

Мы продолжали путь, но никаких сигналов не видели. Мистер Пайк был в восторге от нашей удачи. Он козырем расхаживал взад и вперед, потирая руки и улыбаясь своим мыслям. С тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года он не бывал, как он мне говорил, в проливе Ле-Мэр. Он сказал мне еще, что он знавал капитанов, которые до сорока раз обходили Горн, и ни одному из них ни разу не посчастливилось пройти этим проливом. Обычный путь лежит значительно дальше к востоку, в обход острова Стэтен, но он сопряжен с уклонением от западного направления, а здесь, на краю света, где сильный западный ветер, не встречая препятствий, дует беспрерывно вокруг узкой полоски земли, приходится бороться милю за милей, дюйм за дюймом, чтобы не уклониться от западного направления. «Руководство к мореплаванию», говоря о мысе Горне, советует капитанам: «Держите на запад во что бы то ни стало».

Когда, вскоре после полудня, мы вышли из пролива, дул тот же ровный ветер, и мы делали восемь узлов в час по гладкой поверхности океана под прикрытием берегов Тьерра-дель-Фуэго, которые тянутся к Горну в юго-западном направлении.

Мистер Пайк не помнил себя от радости. Даже сменившись с вахты, он не мог расстаться с палубой. Он потирал руки, тихонько смеялся и беспрестанно напевал отрывки из «Двенадцатой Мессы». Он стал даже разговорчивым.

– Завтра утром мы подойдем к Горну, – говорил он. – Мы сократили путь на двенадцать, на пятнадцать миль. Вы только подумайте: мы и не заметим, как проскользнем вокруг него. Никогда еще мне так не везло, как в этот раз; я никак не рассчитывал на такую удачу… Ах ты, моя старушка «Эльсинора»! Гнилая у тебя команда, но, видно, тебя ведет десница господня.

Один раз я с ним столкнулся под тентом. Он что-то бормотал про себя, – кажется, это была молитва.

– Только бы не изменилась погода. Авось, продержится еще денек, – твердил он.

Мистер Меллэр был другого мнения.

– Ну нет, на это не рассчитывайте, – сказал он. – Ни одно судно еще не обходило Горна благополучно. Вот увидите – налетит, шквал. Он всегда налетает с юго-запада.

– Но неужели ни одно судно не может рассчитывать здесь на тихую погоду? – спросил я.

– На это очень мало шансов, сэр, – ответил он. – Один шанс на миллион. Я готов держать с вами пари – обычное пари на фунт табаку, – что через двадцать четыре часа мы будем дрейфовать под одними верхними парусами. Я поставлю хоть десять против пяти, что мы и через неделю не обогнем Горна, а так как этот обход определяется от пятидесятой до пятидесятой параллели, я готов поставить двадцать против пяти, что через две недели, считая от этого дня, мы еще не дойдем до пятидесятой параллели Тихого океана.

А капитан Уэст, как только опасности пролива Ле-Мэр остались позади, засел в каюте, вытянув ноги в мягких туфлях, с сигарой во рту. Он не проронил ни слова, хотя мы с Маргарэт сияли от радости и распевали дуэты в течение всей второй вечерней вахты.

А сегодня утром, при спокойном море и легком ветерке, на севере вырос Горн, не дальше чем в шести милях от нас. Итак, мы были у цели, держа правильный курс на запад.

– А в какой цене табак сегодня? – поддразнил я мистера Меллэра.

– Цены на табак растут, – ответил он. – Я был бы рад держать хоть тысячу таких пари, как это.

Я взглянул на море, на небо, мысленно измерил скорость нашего хода, но не увидел ничего такого, что подтверждало бы его слова. Погода была несомненно хорошая, в доказательство чего буфетчик даже пробовал ловить залетевших с Горна голубей при помощи привязанного к бечевке изогнутого гвоздя.

На юте я встретил мистера Пайка, и, к моему удивлению, он поздоровался со мной весьма мрачно.

– Ну что, хорошо мы идем, не так ли? – заговорил я с ним весело.

Он ничего не ответил. Он только повернулся и посмотрел на серый юго-запад с таким кислым лицом, какого я никогда еще у него не видал. Он пробормотал что-то, чего я не разобрал, и когда я переспросил его, он сказал:

– Подлая погода. Разве вы не видите?