Константин Бадигин - На морских дорогах

У меня на этот счет была иная точка зрения. Для меня ледокол был огромной, во время войны невосполнимой ценностью: без ледоколов на северных морских дорогах делать нечего. Я был твердо убежден, что не ледоколы должны охранять транспорты, а военные корабли должны охранять ледоколы.

В общем, было о чем подумать в те дни.

Когда из высоких широт Арктики стали возвращаться ледоколы, в Архангельск приехал Иван Дмитриевич Папанин, а затем и Николай Герасимович Кузнецов. Вскоре состоялась встреча с II. Г. Кузнецовым в кабинете у командующего флотилией вице-адмирала Г. А. Степанова. Николай Герасимович занимал место командующего за письменным столом, Степанов сидел в кресле напротив меня.

– Вы готовы к действиям в зимних условиях? – спросил нарком Степанова. – Вернее, к проводкам во льдах союзных транспортов?

Командующий встал:

– Штаб ледокольного отряда укомплектован полностью. Имеется в некотором количестве уголь для зимней кампании… Подготовлена инструкция для плавания во льдах… Лучше меня это знает товарищ Бадигин.

Действительно, Степанов занимал должность командующего всего несколько дней и не совсем вошел в курс наших дел. У него были задачи и поважнее.

– Доложите, – коротко сказал Кузнецов, обернувшись ко мне.

Я тоже встал, хотя докладывать мне вообще-то было не о чем. Часть ледоколов еще в Арктике, а те, что вернулись, оставались по владении Главсевморпути. Я рассказал о боевой подготовке на ледоколе номер восемь, о том, сколько было выходов на стрельбы, о готовности инструкций по всем специальностям.

Николай Герасимович слушал как-то рассеянно. Когда я кончил, он некоторое время молча постукивал карандашом по столу, посматривая в окно на Двину. Потом как бы нехотя сказал:

– Я вынужден вас огорчить, товарищ Бадигин. Начальник Главсевморпути Папанин удержал ледоколы за собой. Они только временно передаются в наше оперативное подчинение. Но не беда, вы получите новое назначение, – добавил нарком.

Вечером дома я все обдумал. Конечно, жаль, что выношенное мною дело попадет в другие руки. Но ведь никто не отменяет зимние беломорские перевозки! И если мои предположения оправдаются, перевозки пройдут успешно, я буду удовлетворен. А может быть, действительно, ледоколам в штатском пиджаке будет удобнее, чем в военном мундире?

На следующий день произошел разговор с Папаниным. Он встретил меня в коридоре обкома партии и пригласил в свой кабинет.

Когда мы сели, Иван Дмитриевич вынул из бумажника документ:

– Читай.

Это был мандат ГКО, выданный 15 октября.

«Выдан сей мандат, – читал я, – тов. Папанину И. Д. в том, что он назначен уполномоченным Государственного Комитета Обороны по морским перевозкам в Белом море и организации погрузки-выгрузки в Архангельском порту.

Все партийные, советские и хозяйственные организации должны оказывать т. Папанину И. Д. необходимую помощь и содействие в выполнении возложенного на него поручения.

Председатель Государственного Комитета Обороны

И. Сталин».

Я молча вернул документ.

– Согласен ли ты работать у меня, Константин Сергеевич? – спросил Папанин.

– Я получаю новое назначение от Кузнецова.

– Ну, а кто тебя мог бы заменить в Архангельске, на беломорских проводках?

– Конечно, Михаил Прокопьевич Белоусов. Я не знаю лучшего полярного капитана.

Я действительно получил вскоре другое назначение в наркомате Военно-Морского Флота и вернулся в Архангельск, к Папанину, только через полгода.

Но это потом, а пока в порту разгружали второй караван: тяжелые танки, самолеты, другие оборонные грузы. Вскоре прибыл третий караван. Над городом шумела пурга, наступали морозы. Октябрьский праздник прошел невесело. Страна переживала тяжелые дни.

Москва… 20 октября бои происходили в районе Можайска и Малоярославца, в столице было введено осадное положение.

В Арктике навигация прошла успешно, и все суда вернулись в Архангельск. Фашисты не предпринимали попыток помешать нашим плаваниям в Ледовитом океане. В Арктическом пароходстве стали поговаривать о том, что он вообще недоступен для врага. Как-то я допоздна задержался в штабе. Закончив работу, включил радио. Передавали статью Алексея Толстого «Москве угрожает враг». Никогда не забуду чувств, охвативших меня в тот час.

«Ни шагу дальше, – говорил диктор. – Пусть трус и малодушный, для кого своя жизнь дороже Родины, дороже сердца Родины нашей, Москвы, гибнет без славы, ему нет и не будет места на нашей земле. Встанем стеной против смертельного врага…»

Остановить фашистов. Вот сейчас самое главное.

«Но что я сделал для этого?» – пришла вдруг мысль. На суше и на море мы схватились с гитлеровцами насмерть. А я все еще занимаюсь боевой подготовкой, запасаю уголь и разрабатываю планы на будущее…

Диктор читал статью Толстого, а мне вспоминалась встреча с Алексеем Николаевичем летом 1940 года. Он рассказывал о своей работе над «Петром Первым». Горы исписанной бумаги, сотни прочитанных книг. Толстой – интересный собеседник, мы просидели с вечера до солнечного восхода. Это было мое первое личное знакомство с большим писателем. Оно оставило след на всю жизнь. Помню, Алексей Николаевич восхищался работой моряков, называл их труд благородным, героическим…

В Архангельске холода. Северная Двина быстро покрывалась льдом. В ясные вечера луна всходила огромная, багровая. В ноябре ледокол «Восьмерка» работал на реке и днем и ночью. Море быстро стыло. Быстрее всего замерзали Кандалакшский и Онежский заливы.

В середине ноября наш единственный ледокол был срочно затребован для оказания помощи пароходу «Сакко». Он пришел из Кандалакши с четырьмя тысячами архангелогородцев, возвращавшихся с постройки оборонительных сооружений. При посадке людей на пароход каждому была дана буханка хлеба на дорогу. Предполагалось, что плавание в Архангельск займет около суток. Но природа распорядилась по-своему: морозы сковали залив. Пробиваясь среди льдов, пароход находился в пути неделю. На пароходе голодали, однако, по законам войны, капитан не мог попросить помощи по радио: он выдал бы свое местонахождение вражеским самолетам, и тогда могли погибнуть все.

Только на Березовом баре, встретив непроходимые льды, капитан дал телеграмму с просьбой срочно доставить на пароход хлеб и прислать ледокол, что и было немедленно сделано.

Как мне рассказывал старпом ледокола Василий Павлович Корельский, многие пассажиры «Сакко» спустились на лед и шли в порт пешком, падая от слабости. За ними выслали несколько лошадей с санями.