Артуро Перес-Реверте - Корабли на суше не живут

Ознакомительный фрагмент

И ощутишь особого рода головокружение, внезапно осознав: нет никаких гарантий, что все это над твоей головой еще существует: быть может, в этот самый миг бесконечное множество планет и солнц меняются, гибнут или рождают новые миры. И в безмерности этой Вселенной смешны и жалки какие-то 150 миллионов километров, отделяющие Землю от Солнца (до Плутона вообще рукой подать — всего-то 5,9 миллиона) в нашей убогой Галактике. И подумаешь: вполне возможно, когда через 22 800 лет Дракон заменит на севере Полярную звезду, он отметит нулевую долготу над мертвой планетой, и та, уже лишенная всяких признаков жизни, будет безмолвно кружиться в пустом космосе.

И, глотнув еще кофе, говоришь себе: ну, посмотрим. Столько веков, столько миллиардов лет медленно вращается над нами этот купол, а мы еще кем-то мним себя, и потому лишь, что за ничтожный срок, всего за несколько столетий сумели загадить, отравить, завалить горами мусора, отбросов и разнообразного дерьма нашу крохотную частицу тверди. Не знаю, есть ли на других планетах разумные существа, но если есть, они наверняка смотрят на нас в телескоп и покатываются со смеху.

Морские охотники

Произошло это девять лет назад. Вечерело, и в устье реки Виго, в спокойной красноватой воде неподвижно стоял турбокатер СБО с выключенным двигателем. Мы пили кофе в ожидании, а на мостике наш старший — шерстяная шапка, изборожденное морщинами лицо — курил перед рацией. Еще четыре катера ожидали начала охоты. За границей испанских территориальных вод контрабандисты на двенадцати глиссерах, на которые только что перегрузили с плавбазы табак, ожидали наступления темноты, чтобы войти в реку.

Совсем смерклось, а мы по-прежнему пребывали в темноте, безмолвии и неподвижности. Внезапно раздался звук, похожий на посвист летящего мимо артиллерийского снаряда, что-то вроде зарницы пронеслось рядом с нами, и старший сказал: «Ну, вот и они», и ночь разодралась в клочья лучами прожекторов, ревом моторов, заработавших на полную мощность, эфир ожил и заполнился суматошным гомоном, очень похожим на возбужденные переговоры летчиков в воздушном бою. Охота длилась два долгих часа: преследование на пятидесяти узлах шло между берегом и опасными устричными отмелями, причем контрабандисты внезапно врубали прожектора, чтобы ослепшие таможенники врезались в препятствие. В ту ночь Служба береговой охраны захватила четыре глиссера и взяла двух раненых. С тех пор я влюбился в это ведомство — и уже навсегда.

Я много раз выходил в море с его сотрудниками (как, впрочем, и с людьми, так сказать, с другого берега — бывал то охотником, то дичью) и с операторами ТВ — крутыми ребятами по имени Маркес, Валентин, Хосеми, которые знай себе стоят с «бетакамом» на плече и делают свое дело, умудряясь снимать, когда глиссер несется в ночи на полном ходу и прыгает на волнах. Так что деля курево и удачу (поровну с невезеньем, потому что по-разному бывает), выпив много литров кофе и коньяку (это уже когда сходили на берег), мы с ними подружились на всю жизнь. Есть что вспомнить, навалом было моментов трудных и ситуаций — экстраординарных. Вот однажды, гоняясь за гибралтарским глиссером, вылетели на такое мелководье у берега Атунары, что заглотнули камень со дна, а выплюнули размолотую в пыль лопатку нашей турбины. В другой раз, когда мой кум Хавьер Кольядо, лучший в мире пилот-вертолетчик, шел над самой водой за глиссером, груженным гашишем, которому — глиссеру, натурально, а не гашишу — предварительно полозьями шасси оборвал антенну, чтобы лишить контрабандистов связи, пенный бурун ударил в открытые двери нашей кабины, да так, что мы коснулись полозьями волны и едва не отправились к известной матери.

Это я все к тому, что, наблюдая этих людей в деле, участвуя в их опасных охотах, деля с ними неудачи и победы, я и проникся к ним истинным и глубоким уважением. И вот сейчас открываю газету и читаю там, что, согласно новому закону, который вот-вот будет одобрен, грядет реструктуризация ведомства, и борьба с контрабандой будет передана в оперативное подчинение Гражданской гвардии. А это значит, если я не разучился читать и понимать прочитанное, что личный состав СБО, то есть эти вот люди, немногословные и эффективные профессионалы, потеряют всякую инициативу и сделаются обычными чиновниками под присмотром этой самой гвардии. И это повергает меня в уныние. Ибо нет сомнения — только поймите меня правильно! — что долговязые молодцы будут работать на совесть: они ответственны и тверды и будут забирать все большую власть над своим новым департаментом — до тех пор, пока не разовьют свои дарования и в конце концов не приобретут опыт, который достигается только многими часами бултыхания в море, — тот бесценный опыт, который уже сейчас есть у ребят из СБО. Речь идет о координации, об унификации — и кто же скажет, что это плохо? Однако зная, что почем, то есть представляя себе, каков потолок возможностей у сил и средств Гражданской гвардии, я очень опасаюсь, что на самом деле закон ознаменует гибель Службы, а ведь ей — воздадим кесарю кесарево — мы обязаны самыми громкими победами в борьбе с наркоторговлей и контрабандой. Эту элитную часть давно уже мечтали прибрать к рукам многие силовые структуры. А теперь ее, вместо того чтобы использовать по назначению, то есть там, где она пригодилась бы больше всего, выхолащивают. Спасибо, что пока в переносном смысле.

Ну, вы мне будете рассказывать. Беда в том, что, примериваясь к самым трудным и потому блестящим заданиям, гражданские гвардейцы не идут ни на какие сделки и компромиссы. И потому я очень опасаюсь еще, что под их контролем ребятам из СБО придется солоно. Это ли награда для тех, кто столько раз рисковал своей шкурой, чтобы сделать работу на совесть, скромно и тщательно, тех, чьи более чем впечатляющие успехи по службе позволили не одному судье засветиться на экране в выпусках теленовостей? Впрочем, сам не знаю, чему уж тут так удивляться. Мы живем в стране, где у хороших вассалов, неизменно преданных и столь же неизменно предаваемых, никогда не будет хорошего сеньора[3].

Хоть и англичанин…

Уж так исторически сложилось, что я терпеть не могу англичан. Как бы мне после такого утверждения не пришлось выйти на поединок с моим другом и коллегой Хавьером Мариасом, но мужчина на то и мужчина, чтобы уметь ответить за свои слова на поле чести. Хоть жизнь моя потом и устраивала новые повороты, подкидывала финты и фортели, превращая вышеподписавшегося в джентльмена удачи, все же он — я то есть — воспитан был от младых ногтей как просто джентльмен. Так что волей-неволей придется взяться за рапиру или за саблю (в пистолетах есть какая-то вопиющая вульгарность), когда мой сосед по газетной полосе, англофил до мозга костей, пришлет мне секундантов. Поскольку мы с ним бойцы примерно одного класса и служили в одних и тех же войсках, полагаю, технических сложностей не возникнет. Вот только не знаю, кто будет лейтенантом Кэнди, а кто — лейтенантом Кречмаром, как в этом чудесном фильме «Жизнь и смерть полковника Блимпа»[4], который мы с ним оба так любим.