Александр Чернобровкин - Херсон Византийский

Ознакомительный фрагмент

Бородачи остановились в метре от меня. Первый был пониже ростом и коренастее. Он тяжело дышал ртом, потому что нос пересекал наискось, слева направо, начинаясь из-под шлема и теряясь в густой бороде, старый глубокий шрам, отчего казалось, что носов два. Глаза отмороженные, злые. Второй хоть и был длиннее, но не выше метр шестьдесят. Этот придурковато лыбился, как положено тупой шестерке. Вывод: начинать надо с первого.

– Привет пацаны! – сказал я, глядя ему в глаза. Если ответит, разговоримся, драки не будет.

Он отвел взгляд в сторону напарника и, выхлопнув свежим перегаром, что-то сказал ему на незнакомом мне языке. Тот ответил, тоже поделившись перегаром, согласился, скорее всего, потом вытянул из-за спины горит с отсеком для стрел, в котором их было десятка два-три, и засунул туда еще одну, а лук – в предназначенный для него отсек.

Сначала я решил, что это крымские татары. Я знаю несколько слов по-татарски и, что главное, мелодику языка. Но ряженые говорили на другом. Может, у крымских татар свой диалект?

Лучник достал откуда-то из-за спины метровый отрезок веревки и шагнул ко мне. Его приятель стукнул меня по ноге тупым концом копья и что-то прорычал, приказывая, как я понял, встать.

– Ребята, в чем дело?! Я вас не трогал! Чего вы ко мне прицепились!.. – заголосил я как можно жалобнее, всем видом показывая, насколько испуган и слаб, и начал медленно подниматься, опершись на ладони, в которые сгреб пыль с песком.

Копейщик рыкнул еще что-то, уже не так агрессивно: поверил мне.

В этот момент я и выгрузился из обеих рук им в глаза. У ребят мгновенно пропала фокусировка и расплылось изображение. Я врезал с разворота правой стоявшему слева от меня копейщику, а потом левой – стоявшему справа лучнику. Первый, видимо, почувствовав, что в морду летит кулак, попытался закрыться щитом, но слишком низко опустил его, когда расслабился. Завалился он молча, зато шлем его, копье и щит громко звякнули, поприветствовав каменный склон. Второй вскрикнул и устоял. Я заехал ему еще раз, теперь уже правой и точно в нижнюю челюсть. Показалось мне или нет, но что-то у него там хрустнуло. После этого он разлегся на спине в такой позе, какую в сознании не примешь, даже если захочешь. Я обернулся к первому и принялся молотить его ногой. Куда попало, даже кольчуга и шлем не мешали. Иступлено, долго и часто. Шлем не успевал звякать о камень, когда я попадал в бородатую морду. Наверное, выплескивал всё, что накопилось со вчерашнего вечера. Бил, пока внутренний голос не остановил меня: «Хватит, а то убьешь!» Я отвалил от него, но никак не мог сдержать агрессивное дрожание тела. Вернулся к лучнику и заехал ему пару раз по бестолковке. После этого успокоился и принялся разоружать их.

У лучника за спиной были не только комбинированный горит и щит, но и кожаный вещь-мешок. Талию дважды опоясывал тонкий ремень с бронзовым крючком-застежкой, на котором висели полуметровый меч в деревянных ножнах с ржавыми железными вставками внизу и вверху и нож длинной сантиметров в двадцать с деревянной рукояткой, который был в чехле из козлиной вроде бы шкуры потертым мехом наружу. В вещь-мешке лежали еще две веревки, одна с метр, вторая где-то с пять, пеньковые, имел дело с такими при советской власти; серебряная фляга примерно на литр, без крышки, заткнутая сучком; завернутые в тряпку куски обгрызенной лепешки и сыра типа брынзы; маленький узелок с солью, крупной и грязной; точильный брусок; на самом дне – скомканные, окровавленные шмотки из серо-белой грубой ткани, скорее всего, с двух человек, мужчины и женщины. Сложив трофейное оружие и сумку в кучу на том месте, где раньше сидел, использовал предназначавшуюся мне веревку, связав лучнику руки за спиной. Крепчайшим морским узлом. У копейщика ремень был в один оборот, широкий, с бронзовой бляхой в виде оскалившейся, волчьей морды и однолямочной портупеей через правое плечо. Меч подлиннее, с метр, в ножнах из покрытого черным лаком дерева и вставками из надраенной до золотого блеска бронзы. Зато нож был короче, с костяной рукояткой и тоже в «козлиных» ножнах. Через левое плечо за спиной висела кожаная сумка с клапаном, застегивающимся на «пуговицу» из отшлифованного частым употреблением сучка. Внутри лежали железные ножницы; двусторонний костяной гребень; круглое зеркальце – стекло в свинцовой оправе; бронзовые сережки в виде лепестков; деревянный пенальчик, в котором помещалась тонкая катушка на три мотка ниток, два серо-белых разной толщины, а третьи не растительного происхождения, наверное, сухожилия животного; катушка в свою очередь служила пенальчиком для двух иголок, прямой железной и изогнутой бронзовой; кусок чистой тонкой белой материи, меньше косынки, но больше носового платка, завязанный узелком, в котором находилась серебряная монета и полтора десятка медных. Я не нумизмат, но понял, что монеты старинные, ценные. Аборигены здесь часто промышляют с миноискателями, ищут клады или хотя бы отдельные монеты. Говорят, одна монета может обеспечить на год. Видать, этим придуркам подфартило найти могилы двух воинов, вот и вырядились. И по пути кого-то грабанули, убив. Ребята, видимо, еще те отморозки. Я связал и коренастому руки за спиной. Потом снял с него сандалии, странные какие-то, никогда таких в продаже не встречал. Но с ремешками сумел разобраться. Доберусь до города, верну. Хотя такую дешевку проще выкинуть и купить новые.

С помощью зеркальца осмотрел рану на голове. Действительно, ничего страшного. И морда, хоть и небритая, выглядела нормально. Мне даже показалось, что морщины немного разгладились и прибавилось волос на лысине, как будто помолодел лет на десять. Я положил «молодильное» зеркало в сумку и достал серебряную флягу. В ней оказалось вино, кислючее. Оно мне напомнило то, что употреблял в курсантские годы, самое дешевое, под названием «Ркацители» или на курсантском «Раком до цели». Но пить хотелось со страшной силой. И есть. Я обрезал с лепешек и сыра надкусанное археологами-любителями, остальное стремительно схомячил, запивая кислятиной. Настроение сразу улучшилось, и злость пропала.

Заметив, что бородачи оклемались, поинтересовался:

– Ну, что будем делать, ребята? Разойдемся при своих или пошагаем в «мусорятник»?

Они скромно промолчали. Наверное, по-русски не понимают или не хотят понимать.

Я перевернул их на спину, а потом посадил в ряд, лицом ко мне. У копьеносца глаз почти не было видно, морда посинела, а вся борода – в крови, натекшей из разбитых губ. Из носа, как ни странно, не текло. Время от времени копьеносец облизывал губы, а потом сплевывал кровь. Лучник выглядел получше, хотя и сменил на лице выражение жизнерадостного рахита на философское, то есть печальное.