Луи Жаколио - Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей

Ознакомительный фрагмент

— Так как же вы полагаете? — спросил Барте.

— Надо ждать или воспользоваться благоприятным случаем, а до той поры вы должны поступать по указанному мною плану.

— Приказывайте, мы будем повиноваться.

— Завтра же вы должны просить Гобби, чтобы вам дали в обучение новобранцев.

— Но я ничего не понимаю в этом деле! — возразил Гиллуа. — Ведь это хорошо для Барте, который действительно военный, ну, а чиновников колониального комиссариата надо жаловать не мечами, а ржавыми перьями вместо ордена! Ведь Гобби скоро заметит мое невежество.

— А вы подражайте своему товарищу или придумайте какую-нибудь новую штуку, если это вам легче… Для негров все белые — солдаты. Во всяком случае, старайтесь хотя бы притвориться, что не на шутку занимаетесь своим ремеслом. Когда наступит удобное время, я постараюсь предупредить вас с вечера, а до той поры мы будем видеться как можно реже. Если случится надобность известить вас о чем-нибудь важном, я пришлю к вам негра Кунье, вы можете вполне довериться ему, это — человек испытанной преданности.

В эту минуту собака, никогда не покидавшая Лаеннека, приподнялась на задние лапы и стала сильно вдыхать в себя воздух.

— Что с тобой, Уале? — спросил хозяин. — Неужели какой-нибудь караульный отважился зайти в эту сторону?

Громадное животное тихо зарычало, сохраняя выражение чего-то среднего между тревогой и яростью.

— Вот наш будущий товарищ в предполагаемом побеге, — сказал Лаеннек, задумчиво лаская голову собаки. — Бедный мой, глупый товарищ! Сколько раз ты спасал мне жизнь в опасных предприятиях! Посмотрите на него, ребята, он вступает в борьбу с ягуаром и пантерой и побеждает их. При встрече со львом Уале нисколько не побоялся бы броситься на него. Это один из тех громадных колоссов английской породы, которые останавливают лошадей на всем скаку и одолевают быка. Три года тому назад мне подарил его мулат, скупающий рабов. Я сам вынянчил его и возился с ним, как с ребенком. И горе тому, кто вздумал бы поднять на него руку: Уале мигом разорвет его на куски. — Уале заворчал еще выразительнее и хотел было броситься в чащу. Но хозяин удержал его вовремя и счел нужным сократить свое посещение.

— Я должен расстаться с вами, — сказал он шепотом. — Не знаю, кто тут шатается… Стоило бы спустить Уале, чтобы заставить раскаяться врага; но лучше будет, если Гобби не узнает о нашем ночном свидании. Прощайте! Исполните мой совет и терпеливо ждите минуты освобождения.

Скоро Лаеннек был уже в конце сада и, пробравшись ползком в чаще колючих кустарников, добрался до ограды из смоковниц, кактусов и бамбука, защищавших вход во дворец Гобби. Едва моряк успел скрыться, как вдруг негр, ползший по его следам, поднялся и остановился перед естественной преградой, одолеть которую считал невозможным. В ужасе, что Момту-Самбу исчез, он бросился со всех ног во дворец, чтобы доложить о том Гобби.

— Государь, у Момту-Самбу есть еще один фетиш, который дает ему силу быть невидимкой!

Побег и погоня

Прошло уже около месяца, а Ив Лаеннек не подавал и признака жизни; оба друга стали уже тревожиться и приходить в отчаяние, когда в одно прекрасное утро получили через доверенного негра Кунье дощечку со следующими словами, кое-как начертанными ножом: «Родственник Гобби умер; мы воспользуемся оргией, которая последует за похоронами, и уйдем в ту же ночь. Когда Кунье придет за вами, следуйте за ним, не сомневаясь… Все готово! Мужайтесь!.. У меня есть оружие для вас».

Нет возможности описать восторг Барте и Гиллуа. Они ясно представляли себе опасности, предстоявшие им, но готовы были претерпеть все, кроме жестокого рабства, в котором их жизнь постоянно зависела от произвола варварского царька. Не успели они проститься с посланным Лаеннека, как пришел приказ от короля Гобби явиться со сформированным ими батальоном для присутствия при погребальной церемонии.

Тело королевского племянника было перенесено с большой торжественностью на главную площадь, и все вожди, подчиненные Гобби, поочередно подходили отдать последнюю честь покойнику. Каждый отряд занял указанное ему место. Тогда ганги вынесли идол великого Марамбы и принялись исполнять перед ним самые странные пляски.

Тело умершего, предварительно высушенное на малом огне и покрытое красною глиной, было выставлено, по местному обычаю, на три дня; все это время население страны обязано было плясать, а в промежутках заниматься диким пением, плачем и постом. После этого всю ночь следовало накачиваться крепкими напитками. Единственная приятная особенность таких похоронных обрядов заключается в полном отсутствии мистического значения.

Морской офицер Деграппре, долго странствовавший здесь в прошлом веке, оставил нам любопытные подробности относительно погребальных обрядов местных жителей и способа бальзамировать покойников.

Как только умирает человек, его одевают в лучшие одежды и ставят под навес, под который дважды в день собираются друзья покойника.

На следующий день устраивают позади навеса хижину, покойника относят туда, а на его место кладут человекообразный чурбан, которому продолжают воздавать почести.

Тело в хижине обмывается крепким настоем из маниока, который имеет свойство иссушать кожу и делать ее белой, как известь, после чего труп выставляется в предписанном гангами порядке, лицом к западу, с несколько согнутыми коленями; левая нога его приподнята, правая рука вытянута и обращена крепко сжатым кулаком к востоку; левая рука поднята кверху, кулак ее разжат, пальцы растопырены и несколько пригнуты, как будто ловят на лету муху. Когда труп приготовлен, из него вынимают внутренности и начинают сушить его, как пергамент. Потом его покрывают густым слоем красной глины и после того, как она высохнет, принимаются украшать одеждами. Эта операция состоит в том, что тело обильно заворачивают в туземные ткани, пока оно не примет вид бесформенной кучи.

Чем лучше высох труп, тем больше наворачивают на него этих тканей, так что вскоре нет уже места в хижине; тогда строят другую, побольше, а так как масса с каждым часом увеличивается, приходится устраивать третью, четвертую, пятую и так до тех пор, пока наследники не найдут, что их родственник уже достаточно толст. После этого труп перестают укутывать туземными тканями, называемыми «мокуты», и принимаются за европейские: синий коленкор, ситцы и даже шелковые материи, смотря по званию и богатству покойника.

В назначенный день тащат эту безобразную массу в могилу, в которой устроена хижина с довольно объемистой, высокой крышей. В усыпальницу кладут пищи и питья на несколько дней, а сверху засыпают землей, оставляя несколько камней, чтобы обозначить место погребения.

Конец ознакомительного фрагмента