Флибустьер. Вест-Индия - Ахманов Михаил Сергеевич

Он попробовал осмыслить это, но разум был тут плохим помощником. Разум утверждал, что такого быть не может, поскольку не было ни с кем и никогда. Люди не проваливаются сквозь время, они живут в своей эпохе, двигаясь от рождения к смерти с той же неизбежностью, с какой захваченный притяжением метеорит пронизывает атмосферу, сгорая в ней или падая на землю. Метеориту не дано вернуться в космос, а человеку — погрузиться в прошлое… Он пленник времени, в котором появился на свет, он прикован к нему как к колеснице, что движется только в одном направлении, никуда не сворачивая, не останавливаясь, не убыстряя и не замедляя хода. Только вперед и вперед! Время — не пространство, в котором можно путешествовать куда угодно, с той скоростью, которая дозволена прогрессом; время — нечто нерушимое, и если бы люди исчезали из своей эпохи, то…

Исчезали!

Серов зацепился за это слово, и его мысли изменили маршрут.

Если бы исчезали! Но ведь они исчезают, и в ряде случаев — бесследно! Конечно, есть причины для таких историй: кто-то гибнет в природных катаклизмах, под ледниками и осыпями, в океанах, пустынях, безлюдных горах; кто-то становится жертвой убийц, уничтожающих трупы, или хищных зверей; кто-то прячется сам, меняя имя и внешность, а иногда и пол; кого-то прячут — важного свидетеля или персону, владеющую секретной информацией. Таких, разумеется, большинство, их тысячи и тысячи — ведь на Земле хватает войн и катастроф, внезапных наводнений и землетрясений, секретов, которые необходимо скрыть, и изощренных убийств. Есть, однако, и другие случаи, размышлял Серов. И разве он сам не расследовал их? Разве не помчался за ответом на Камчатку?

Вот тебе и ответ, мрачно подумал он. Куда подевались Елисеев, Добужинский, Штильмарк и все остальные? Туда же, куда Андрей Серов, неудачливый частный сыщик… Все они исчезли, провалившись сквозь время в разные эпохи и разные места, кто к динозаврам или кроманьонцам, кто в Древний Рим, кто в Золотую Орду, или в Китайскую Небесную империю, или на Соломоновы острова, к людоедам. Серов поворочался с боку на бок, представив себе всевозможные ситуации, и тоскливо вздохнул. Жаль людей, жаль! А что поделаешь? Лучше уж, как он, попасть к пиратам, чем к динозаврам или каннибалам! Да и Рим с Китаем и Ордой тоже не подарок: или башку снесут, или загребут в рабы. На фоне таких перспектив шесть раз под килем казались мелочью.

Может быть, есть шанс вернуться?.. — мелькнуло у Серова в голове. Он хмыкнул, скорчил грустную гримасу. Это вряд ли… Кадинов, журналист из Челябинска, первым исчез, семь лет уже прошло, исчез и не вернулся. Где он, когда? То ли какая-то тварь им закусила в мезозойской эре, то ли в пустыню к бушменам попал, или, скажем, в царство Кира, в Персию… Зачем бушменам журналист? Да и персам вроде бы ни к чему… С другой стороны, что делать детективу у корсаров? Конечно, он не только детектив, и цирковые навыки могут пригодиться — ножи метать, ходить по канату или стрелять… из этой, из пищали… Ну, хвала судьбе, что он хоть в силах объясниться с этой шайкой! А угодил бы в Китай или к племени команчей, где европейских языков не разумеют, был бы верный карачун…

Внезапно Серов осознал, что рассуждает всерьез на эти темы, будто примеряя на себя время и ситуацию или, скорее, примеряясь к ним. Острая боль пронзила его — не физическая, а почти нестерпимое страдание души, не верящей в странную реальность и не способной понять причины перемен. Неужели он попал в начало восемнадцатого века? Неужели его мир потерян навсегда? В мире этом было немало плохого, но сейчас вспоминалось лишь хорошее: то, что за считанные часы можно попасть в любую точку земного шара, увидеть на экране чужие города и земли, жить в безопасности и заниматься привычным делом, вылечить болезнь или рану, от которых в прошлом погибали. Но все эти блага и чудеса, которых он лишился, казались мелочью в сравнении с главной потерей, с тем, что никогда он не увидит ни отца, ни мать, ни Лену, старшую сестренку.

— Собирался ведь к ним, — пробормотал Серов, — сколько лет собирался… Теперь придется три века ждать…

Странно, но эта мысль его успокоила, словно он и в самом деле мог дожить до тех времен, когда на Манхэттене поднимутся небоскребы, а из Москвы в Нью-Йорк будут летать серебристые лайнеры. Скорее всего, надежда увидеть когда-нибудь родных была защитной реакцией, такой же несбыточной, как мечта о вечной жизни, нежелание поверить в собственную смерть, которая настигнет непременно.

Длинная волна прокатилась под кораблем, приподняла его вверх и опустила, будто укачивая Серова; он сомкнул глаза и тихо прошептал:

— Аномальная зона, будь она неладна! Ну, примем это как рабочую гипотезу… А дальше посмотрим.

Спустя минуту он уже спал.

Серов проснулся, когда его чувствительно пнули в бок. Дверь каморки была распахнута, в небе сияло яркое солнце, свежий ветер плескался в парусах, гнал фрегат в морскую синь, вслед за соленой пеной и редкими облаками. Хенк и Мортимер были уже на ногах, а над Серовым стоял боцман Уот Стур, ухмылялся щербатой пастью и заносил ногу для нового удара. Серов вскочил. Тут, кажется, не полагалось потягиваться в постели.

— Живее, пьянчуги! Вы двое — на шкафут[5] к Галлахеру, а этого желает видеть капитан!

Мортимер подтолкнул Серова локтем:

— Скажи Старику, что хочешь в шайку Галлахера. Не прогадаешь, парень.

— Старик сам решит, какую крысу куда заткнуть! — рявкнул боцман.

— Он у нас в подельниках, — сообщил Мортимер и резво бросился прочь из каморки.

— В подельниках… — проворчал боцман, тыкая Серова в спину пудовыми кулаками. — Взяли два бездельника третьего в подельники… Куда прешь, недоумок блохастый? На шканцы иди! К капитану на ют, а не на бак!

Ют или бак для Серова было без разницы — в судах, судовождении и морской терминологии он разбирался слабовато. Хоть и была его жизнь пестрой, как зебра, но проходила на суше или в воздухе, а морским транспортом он никогда не пользовался и на кораблях не служил. А хоть бы и служил! — подумалось ему. Какой прок от службы артиллеристом или механиком, если попал на парусный фрегат с медными пушками? Тут все другое, и все называется по-своему. Крутилось что-то у него в голове, вычитанное из книг — фордевинд, гафель, нок-рея[6] — но к чему их приложить, он не имел понятия. Лишь в двух терминах Серов не сомневался — в том, что кухня зовется камбузом, а туалет — гальюном.

Направляемый твердой рукой Уота Стура, он поднялся по трапу на ют, стараясь угадать причину царившей на судне суматохи. Одни мореходы, босые и полуголые, облепили реи и как будто распускали самые верхние паруса; другие, на которых покрикивал костлявый тип в треуголке, прыгали в люки, спеша, должно быть, на пушечную палубу; третьи, толпившиеся около трех горластых молодцов, разбирали оружие — пистолеты с длинными стволами, сабли, палаши и жуткого вида железные крючья. Если не считать проклятий и рыка командиров, все это делалось без лишних слов, поразительно быстро и четко — Серов не успел и трех шагов шагнуть, как паруса развернулись и поймали слабый ветер, пушкари исчезли с палубы, а на шкафуте и шканцах вдоль бортов выстроилось с полсотни вооруженных людей.

— Сюда! — Боцман подтолкнул Серова к рослому человеку в синем камзоле и шляпе-треуголке, нахлобученной на лоб. Резкими чертами он походил на коршуна: пронзительные серые зрачки, впалые щеки и кривоватый нос над почти безгубым ртом. На лице его читалась привычка к власти; щеки и скулы казались вырубленными из гранита, а жесткие линии рта и бровей намекали, что он не склонен к милосердию. Во всяком случае, не больше, чем лис, забравшийся в курятник.

— Эндрю Серра, парень с французского капера, сэр, с «Викторьеза», — доложил боцман. — Тот самый, которого двое придурков приволокли, Хенк с Мортимером.

Человек слегка повернул голову. Он был еще не стар, лет, должно быть, пятидесяти, и, словно по какому-то негласному правилу, рядом с ним не было никого. Пил, помощник капитана, и еще один мореход стояли в отдалении, под гиком косого паруса[7], глядели в подзорные трубы, переговаривались о чем-то, и Пил иногда отдавал команду работавшим на мачтах или рулевым. Рулевых было двое, крепкий мужик с лапами как у борца и синеглазый юноша, скорее мальчик, с тонким и нежным лицом. Бандитская смена растет, подумал Серов, осматривая прочих людей, что находились на юте, — десяток пиратов с неуклюжими ружьями и при саблях.