Николай Черкашин - ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ПОДВОДНИКОВ

Храм в огромном соборе теплится лишь в одном уголке - в бывшем кабинете игуменьи. Сварная печка-«буржуйка» с коленчатой трубой в окно с трудом нагревает каменную келью. В норд-ост ветер задувает так, что в молельне сизо от дыма, как в курной избе. Отслужить в таком угаре многочасовую службу, все равно, что отстоять вахту в дизельном отсеке. Некоторые прихожане выходят в промерзшую трапезную - отдышаться. А он остается, не прерывая литургии ни на минуту. И только потом в утешение себе и другим стоикам кротко заметит:

- Ничего, ничего, надо и плоть свою немного помучить! Нечего ей над духом властвовать…

С тем же настроем выходит он и на пасхальные всенощные в главный алтарь собора, нетопленого все последние семьдесят лет.

Разумеется, создать нормальные условия для верующих - первейший долг настоятеля, и отец Георгий его отнюдь не чурается. Рассчитывать на помощь малосильного прихода или полуживого в Горушках совхоза никак не приходится. Даниловские власти собор не жалуют - его ремонт для городской казны черная финансовая дыра. Вот и мечется настоятель между Ярославлем и Вологдой, Москвой и Петербургом в поисках состоятельных благодетелей. Да немного нынче охотников тратиться на купола провинциального храма. Рекламная отдача не та…

Куда и к кому он только не обращался: и в московскую мэрию, и в нефтяную фирму Лукойл, даже в германский журнал «Штерн» от великого отчаяния, даже в московское отделение процветающего на ниве быстрой и недешевой еды Мак Дональдса. Но отовсюду лишь вежливые отказы на красочных бланках. Их сельский священник подшивает в специальную папку, которая пухнет день ото дня.

Пишет отец Георгий пламенные воззвания к жертвователям и рассылает по российским газетам: «Помогите!» Откликнулись однажды аж из глубинной Сибири - из города Кемерово. Худо-бедно, а с помощью кемеровчан удалось закрыть кровлю, поднять два купола из пяти сожженных, застеклить окна, а их в соборе без малого сто проемов. Да и бьют их постоянно то хулиганье, то птицы, привыкшие за многие годы вольно влетать под высокие своды.

Сделано довольно много по силам одного человека, но безмерно мало в масштабах всего собора-мученика. Необходимы полтора десятка двухстворчатых дверей, выдранных когда-то сельчанами вместе с коробками, тонны кирпича, кубометры леса, ящики гвоздей, бочки с краской…

А служба в Казанском соборе правится в любое время года, даже в эти морозы, какие я подгадал в Данилове. Матушка Татьяна отговаривает мужа:

- Ведь ухо застудил. Не ходил бы сегодня…

В самом деле, в такую стужу едва ли больше трех старушек придет (отец Георгий знает их по именам, делам и бедам, как, впрочем, и всех остальных своих прихожанок), да и ухо бы поберечь не мешало, осложнение глухотой обернуться может. А он идет.

- Меня от простуды служба лечит! - Восклицает он всем своим благожелателям.

- И вправду лечит! - Удивляется потом матушка. - Утром встает - совсем никакой. А возвращается - бодрый, веселый, здоровый.

А все потому, думаю я, что служит он не по должности, а по долгу, по высокой вере, потому и воздается ему.

Храм Казанской Божьей Матери давно обезглашен: колокольню сломали. Колоколов нет. Ни звонаря, ни дьякона в Горушках, ни церковного старосты. Одна лишь алтарница бабка Клава в старпомах у отца Георгия ходит: и кадило раздует, и облачение подаст, и половики постелит, чтобы не так было холодно на ледяном полу стоять.

Есть нечто от первохристианских молений в пещерах в этих службах под сенью разоренного продрогшего собора. Говорят, молитвы, вознесенные из таких сирых храмов, слышнее Богу. Во всяком случае, прихожанки отца Георгия в это свято верят. Сам же настоятель верит еще и в то, что женская обитель в Горушках, существовавшая до 1926 года, однажды снова возродится. Главное - собор поднять да землю монастырскую отстоять.

СЕМИНАРИСТ ПО ПРОЗВИЩУ «ПОЛУНДРА»

Трудно заподозрить в осанистом долговласом и пышнобородом батюшке бывалого офицера-подводника, командира минно-торпедной боевой части крейсерской атомарины, имевшего дело с самым страшным оружием века - ядерным и термоядерным. Но все это так. Отец Георгий и сейчас еще без запинки, как ектинию, отчеканит все команды вахтенного офицера: «По местам стоять! Со швартовых сниматься!… Корабль к бою и походу экстренно приготовить!… Слушаю корму-нос!»

Во имя чего столичный житель, блестящий морской офицер выбрал себе незавидный удел сельского попа, деревенского батюшки? Были у него под началом лихие матросы-торпедисты, теперь стали под его окормление согбенные старушки. Были - походы через экватор и айсберги пролива Дрейка, теперь - обивание порогов

Что это - форма ухода от постылой действительности? Новое «хождение в народ»? Смирение гордыни?

Ни то, ни другое, ни третье. Это то, что мудрые старцы называли «духовное делание».

Подводные лодки, испытывая свой прочный корпус, совершают порой погружения на предельную глубину. Вот и капитан-лейтенант Усков испытывает крепость своего духа затяжным погружением во глубину донной России. Выдержит ли? Но это его личное духовное делание, его новое служение стране.

Как же так получилось, что капитан-лейтенант Юрий Усков, оставив службу на водах, стал служить Небу? Впрочем, ничего невероятного тут нет. В истории русского флота найдется немало примеров, когда морские офицеры уходили на берег, в монастыри и посвящали свою жизнь Богу. Так то в русском флоте, а в советском? В советском, пожалуй что, Усков первым явил подобный пример.

Он мечтал стать командиром атомного подводного крейсера и делал для этого все. Но… Все началось с его довольно резких выступлений на занятиях по марксистко-ленинской подготовке для офицерского состава. Капитан-лейтенант Усков позволил себе усомниться в отходе вождей КПСС от устоев основоположников. Начались небезопасные споры с замполитом. На флоте еще остро помнили, чем закончилось правдоискательство балтийского офицера капитана 3 ранга Саблина. Тем паче, что бывший мятежный корабль «Сторожевой» перегнали на Камчатку, где служил и беспартийный капитан-лейтенант Усков. Потом у него в каюте обнаружили крамольный номер журнала «Аврора» с как бы нечаянно издевательским поздравлением Брежневу по случаю 75-тилетнего юбилея. Представитель особого отдела вызвал инакомыслящего офицера на профилактическую беседу… Дело кончилось тем, что Ускова лишили допуска к секретам и к ядерному оружию. Служба его на подводной лодке в качестве минера теряла всякий смысл. Неблагонадежного офицера списали на берег - помощником военного коменданта поселка Рыбачий. И работенку дали не пыльную - строить подъездные дороги к военно-морской базе. То был полный крах его военной карьеры, сознавать который было еще тягостнее оттого, что недавно женился, и молодая семья только что пополнилась младенцем. И тогда он принял нелегкое решение оставить военную службу и начать новую жизнь. Местное начальство уволило его в запас с большой охотой. И формулировку подыскали пообиднее: за «дискредитацию высокого звания советского офицера». Это произошло в 1984 году, и отправился Юрий Усков в родной Питер. Там он устроился рулевым-механиком на речной буксир. Зимой, когда встала Нева, поступил на курсы стропальщиков, чтобы работать в порту на разгрузке грузов. Курсы находились по соседству с ленинградской духовной семинарией. Однажды, привлеченный непонятными цветными огоньками в окнах соседнего здания, Усков вошел под старинные своды семинарии и…