Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима

— Ты стал солдатом империи, которую ненавидел?!

— Нет, не ненавидел, во всяком случае — тогда. Я был молод и глуп, считал, что, возможно, мой отец разорился по своей собственной вине, ведь, в конце концов, он же не был римлянином. Я изменил свое имя на римский манер, назвался Ардентием и отправился выполнять свой долг. Вначале я был потрясен — все римское приводило меня в неописуемый восторг. Я помню, как в первый раз услышал рев черни в Колизее. Я охранял генералов, которым приходилось пировать на виллах римских богатеев. Я часто бродил в порту Остии, через который проходят все богатства мира. И мои первые впечатления были в точности как у тебя: Рим — это и есть Вселенная. Рим вечен. Жизнь без Рима невозможна.

В его словах чувствовалась горечь. И еще злая ирония.

— Но Рим принес порядок в этот мир, — запальчиво возразила Валерия.

— А еще рабство, ложь и нищету. Города разрослись так, что уже не способны прокормить сами себя. Налоги взлетели до небес, ни у кого нет денег их платить. В армии жизнь солдат стала хуже рабства, а те римляне, которых мне доводилось встречать, просто слабые, безвольные люди, которым наплевать, кто ими правит, и которые уже не способны сражаться за свою свободу. Рим высасывает богатства из земель, которые ваш народ и знать-то не знает.

— Но тем не менее ты принимал деньги, которые тебе платили, ты носил ту же одежду, что и они, и спал рядом с ними?

— Да… какое-то время. А узнав достаточно для того, чтобы сражаться с ними и побеждать, я решил, что с меня хватит.

— Чтобы жить с Алесией? Но ведь отставки нужно ждать целых двадцать пять лет.

— Нет, я хотел, чтобы Алесия стала моей как можно скорее. Я подумал об этом сразу же, как только увидел ее на зеленом берегу Дуная. Я хотел ее… и не то сокровенное местечко между ее ног, которое доступно любому солдату за горстку монет, — нет, я хотел, чтобы она всегда была со мной. Мне надоело одиночество, и мне хотелось, чтобы она разделила его со мной. Я отыскал ее хозяина, кожевенника по имени Критон, и принялся торговаться. Я ходил за ней хвостом, провожал ее на рынок и к реке за водой, находил любой предлог, чтобы перекинуться с ней парой слов. Она боялась, что у нас ничего не получится, но жила надеждой. Я рассказывал ей о своей родине, о том, как летом солнце в наших краях словно съедает половину ночи, а звезды в зимнем небе кажутся такими же яркими, как снег под ногами. Я пытался убедить ее, что там, в империи, мы никогда не сможем стать по-настоящему свободными — я, чужеземец, и она, рабыня, — зато здесь нас ждет свободная и счастливая жизнь.

— И она поверила тебе?

— Да! Видела бы ты ее глаза, Валерия! Видела бы ты, как они светились надеждой!

Валерия ничего не сказала. Неужто в его глазах она была всего лишь чем-то вроде живой замены той женщины, которую он любил, той рабыни, которую до сих пор не мог забыть? А может… может, он и захватил ее лишь для того, чтобы не мучиться воспоминаниями?

— Но вот чего я не мог предвидеть, так это ревности Лукулла, центуриона, который командовал отрядом, где я служил. Он ненавидел всех, кто был счастлив, — может, потому что сам был не способен испытывать его. Это был не человек, а настоящее животное, он отличался звериной хитростью, той самой, без которой в армии не выжить. Со свойственным ему коварством он умудрялся держать всех в узде, требуя, чтобы каждый из нас, кто служил под его началом, отдавал ему часть своих денег, иначе об отпуске приходилось забыть навсегда. Все: наши семьи, урожай, деньга — все питало его ненасытную алчность. Но теперь это зашло уж слишком далеко, и наше терпение лопнуло. Остальные уговорили меня обратиться с жалобой к командиру когорты. В результате Лукуллу вынесли порицание, поборы, которыми он нас обложил, прекратились, и власти его был нанесен чувствительный удар. Я стал героем — на один день. Потом мои товарищи обо всем забыли. Но вот Лукулл… он не забыл.

— Какой же ты идеалист! — Валерия покачала головой. Арден явно был одним из тех, кого ее собственный отец жестоко презирал. Сенатор упорно твердил, что главное в жизни — это умение приспосабливаться, именно этим, мол, сильна империя, а лицемеры, вечно уверенные в своей правоте, не приносят ничего, кроме бед. В душе Валерия никогда не была согласна с отцом. Ей казалось, люди обязательно должны во что-то верить, по ее отец только смеялся и отмахивался от нее, называя все это блажью.

— Нет, я вижу вещи такими, как они есть, — ответил Арден, — и это — мое проклятие. Как бы там ни было, о моих намерениях в отношении Алесии стало известно, и кто-то донес об этом Лукуллу. Кто это сделал, до сих пор не знаю. Впрочем, в армии сохранить что-то в тайне практически невозможно. И вот донос о том, что возмутитель спокойствия Ардентий готов отдать все свои сбережения, чтобы выкупить на волю рабыню, был передан моему командиру. Это известие поначалу заставило его удивиться, а потом и призадуматься. Поразмыслив, он прямиком отправился к Критону и, посулив ему денег, велел выкладывать, когда и как я намереваюсь купить у него девушку. После чего спустился в бухту, где ждала Алесия, явившись туда раньше меня. Увидев девушку, он схватил ее, повалил на землю и изнасиловал. А потом выжег на ее теле клеймо — лишь для того, чтобы отомстить мне.

— Ох, Арден…

— Не вынеся позора и мучений, она повесилась. Я бежал к ней со свадебным подарком… и нашел ее бездыханное тело. — Голос его стал хриплым.

— С подарком?

С трудом сглотнув, Арден отвел глаза в сторону.

— Да. Я нес ей тот шелк, что сейчас на тебе…

Валерия вспыхнула, на глаза ей навернулись слезы. Она сама не могла понять, какие чувства сейчас обуревают ее… ужас… растерянность… смущение… и одновременно гордость. Она чувствовала себя словно на горячих угольях.

— Он достался мне в бою — это был мой трофей во время одного из сражений. И до этого самого дня я не знал никого, кто был бы достоин носить его.

— Арден…

— Я почти не сомневался, кто убил ее, — оборвал он Валерию, давая понять, что не хочет больше обсуждать это.

Он напомнил ей того центуриона, который у нее на глазах без устали обучал молодых новобранцев — точно так же, отбросив щит в сторону, он открыл ей свое сердце:

— И ты убил его? — вся трепеща, спросила Валерия.

— Ни одному человеку еще не удавалось одолеть Лукулла в схватке, какой бы она ни была, честной или нет. Но я отыскал его в ту же самую ночь, вышиб из его руки кинжал, с которым он никогда не расставался, и задушил его голыми руками. А после прикончил и Критона и забрал все его деньги — и те, что внес ему как плату за свободу Алесии, и те, что заплатил ему Лукулл, чтобы тот развязал язык, — а потом раздал их нищим. Утопив доспехи в реке, я бросился в воду, переплыл на другой берег и оказался в Германии. И после многих месяцев вернулся домой. — Чтобы найти тех, кто поможет тебе отомстить?