Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Дмитрий передвигал полки не по капризу. Сакмагоны зажгли дымы в Засурье. Оповестили, что на Нижний Новгород идет ордынский эмир Ачи-хожа, ведет тумен. Суздалец затворил город в осаду. Дмитрий послал гонцов к Ачи-хоже спросить «почто пришел?».

Ачи-хожа ответил:

— Почто ходили ратью на Михаила тверского?

Ачи-хожа пограбил нижегородские волости, город приступом брать не стал и быстро ушел, не ожидая, когда на помощь нижегородцам придут московские полки из Владимира и Суздали. Не улеглись дымы сакмагонов над Засурьем, встали дымы из-за Смоленска, стояли тревогой от Смоленска до Можайска и Боровска. Из Звенигорода гудели колокола, упреждая, что на Русь идет Ольгерд.

Князь Владимир Андреевич послал гонцов из Боровска спросить Ольгерда, что он затеял. Ольгерд ответил:

— Почто ходили воевать Михаила тверского?

Ольгерд осадил Смоленск, пограбил волости, пожег погосты и ушел восвояси, не ожидая московского войска.

Победный колокольный звон на Северной Руси вызвал ярость в Орде и у Ольгерда. Из Орды приходили известия, что готовится нашествие на Русь, что Мамай спешит одолеть своих противников и уже недалек час, когда вся Орда ляжет под его рукой. Опасаясь Тохтамыша и Тимура, он может и поспешить, ибо удачный поход па Русь может его укрепить и возвысить над грозными соперниками.

Еще раз сошлись под Коломной полки: четыре пеших городовых полка, две тысячи стрелков, московская кованая рать. Полторы тысячи всадников привел великий князь суздальский Дмитрий Константинович, пришли дружины подручных князей.

Игнат окинул взглядом силу, в глазах зарябило: каково прокормить такую громаду людей? Всю зиму до ледохода возили зерно, гречу, капусту в бочках, брагу, меды, сгоняли скот, а съедят в одночасье.

Боброк не терял времени. Московская кованая рать и суздальская дружина обучались сложному действию: ударить на врага, а потом по трубному сигналу повернуть вспять и убегать, заворачивая за спину пешего строя.

Четыре пеших полка Боброк выстроил так. Три полка в линию. Четвертый полк под прямым углом к полку левой руки.

У крепости, смыкаясь с пешим полком левой руки, в несколько рядов вглубь становилась конница. Конница выносилась но сигналу трубы вперед, делала большой круг и устремлялась в пространство между крепостью и пешей ратью. Проскакивала мимо полка, что стоял лицом к ее флангу, и заворачивала за спину пешей рати.

Если бы ордынцы преследовали конных, оказались бы они между пешим полком и крепостью. В крепость Боброк заводил засадный конный полк. Распахивались ворота, и засадный полк вылетал в поле. То молот. Наковальня — пеший полк с длинными копьями, а конница, что ушла за спину пеших полков, перестроившись, поворачивала к бою.

Дмитрий призвал Игната и наказал:

— Войску все лето на Оке стоять, нести береговую службу. А тебе собирать кормление на войско: с бояр, с гостей торговых, с тягловых и черных людей. Брать черный бор, как на большой ордынский выход!

Бояре убегали из усадеб, когда Игнат подъезжал со своими стрелками и приказчиками. Убегать убегали, но кладовые с собой не унесешь. От ордынца умели прятаться, от тиуна княжеского кто не прятался, от Игната некуда прятаться, сам всю жизнь прятался, известны все захоронки.

Лето ломалось к осени. Ударили косы на лугах. Игнат вез в Коломну свежие кочаны капусты, хрустящую морковь, из рязанских краев пахучие кисловатые яблоки. Из Москвы прискакали гонцы. Андрей Кобыла и митрополит сообщали, будто бы идет с Литвы на Русь новый митрополит по имени Киприан. Царьградский патриарх по проискам Ольгерда и Михаила рукоположил его на Владимирскую и Киевскую митрополию, а про митрополита Алексея нет от патриарха ни слова. Пришло письмо и от Киприана, писанное в Литве. Сообщил, что вышел он от Ольгерда и идет в Москву на митрополичий стол. Случилось бы ранее, поскакал бы Дмитрий к Сергию за советом, ныне и сам разобрался в этой нехитрой игре. Патриарх присылал в Москву монахов выпрашивать подарки на содержание патриаршего двора, потому не дерзнул низложить Алексея. Но патриарха одаривали Ольгерд и Михаил тверской, просили прислать митрополита греческого, дабы ослабить Москву и усилить Литву. Дары немалые, патриарх не пожелал отказаться, а кто будет на Руси митрополитом, то ему безразлично.

Дмитрий отрядил бояр встретить Киприана и поворотить его назад, а по всем дорогам из Литвы поставить заставы, чтобы не прошел незаметно и в Москве не появился бы. Повелел спросить от своего имени: «Есть у нас митрополит Алексей, а ты почто ставишься на живого митрополита?»

Киприана встретили у Любутска, схватили, содрали с него митрополичье облачение, отобрали митрополичьи знаки, повернули возок и с поруганием прогнали прочь. Киприан отъехал в Киев под Ольгердову руку.

Загустели росы, ударил мороз, воеводы рассуждали, куда отводить войска.

— Принялся Михаил тверской за старое,— говорили иные.— Грека на митрополичий стол зазвал! Вышибить его из Твери!

— Тверской князь нам не угроза! — сказал Боброк.— Стояли мы здесь, а у меня сердце ныло: а ежели бы Мамай двинул тумены через Засурье? Путь протоптанный! Оберечь пора Засурье.

— Что предлагаешь? — спросил Дмитрий.

— Дозволь, князь, на Казань ударить. Тамошних Мамаевых князей надо под твою руку подводить! Опасно нам казанское подбрюшье!

Переяславский, белоозерский и устюжский полки двинулись по Оке на Новгород Нижний сухим путем. Кормленцу Игнату было велено из Коломны спустить по Оке в Новгород Нижний на лодиях и стругах корма.

Боброк под Новгородом Нижним разбил войсковой стан. И здесь не давал отдыха пешим и конным, обучая переменам строя так, чтобы ратник и во сне знал, куда и как ступить, как отходить в бою, как одному полку зайти за другой, как развернуть пеший строй в беге и медленном шаге.

В десятый день марта стали станом под городом Казанью. Когда-то булгарской была земля, булгарским город. Батый вырезал булгар, ныне Казань ордынская, сидит в ней Мамаев князь Махмет-Салтан.

Орда осаждала русские города, Русь никогда не осаждала ордынских городов.

Махмет-Салтан выслал послов к Боброку.

— Чего хочешь? Зачем пришел? Скажи и уйди с миром, позовем Мамая, Русь пожжем.

— Откройте ворота! — ответил Боброк.

Послы ушли. Боброк выстроил пешие полки, конную дружину Суздальца поставил по флангам. Знал, что не утерпят ордынские князья и ударят на русов в поле.

Пасмурным утром стены города окутались дымом, прогремел гром. Будь то не март и не мороз, гром тот за грозу можно было бы принять. Нет, то не гроза, то гром про извели со стен. Сквозь дым проглянуло при втором ударе грома и пламя. Из дыма раздалось громко «кху-кху», переходящее в визг. Вынырнули из дыма всадники на верблюдах. Верблюды кричали, всполошая коней. Перед пешими полками стояли стрелки. Две тысячи стрелков с самострелами.