Александр Дюма - Шевалье де Мезон-Руж

Старый священник по опыту знал, как выражаются большие несчастья. На взволнованном лице молодого человека он прочитал страсть, а в прерывающемся голосе — чрезмерное волнение.

— Пропустите его, Жасинта, — сказал он.

Молодой человек с нетерпением следил глазами за экономкой, которая, привыкнув принимать участие во всех тайнах своего хозяина, колебалась — уйти или остаться. Потом, когда она, наконец, закрыла дверь, заговорил незнакомец.

— Сударь, вы, наверное, хотите знать, кто я такой. Я сейчас расскажу все. Я — изменник; я — человек, приговоренный к смерти, живущий уже на пределе сил, я — шевалье де Мезон-Руж.

Аббат, сидя в своем большом кресте, вздрогнул от ужаса.

— О! — не пугайтесь, — продолжал шевалье. — Никто не видел, как я вошел сюда, а если кто-нибудь меня и увидел бы, то не узнал. За два месяца я очень изменился.

— Но что вам угодно, гражданин? — спросил кюре.

— Сегодня вы направляетесь в Консьержери, не так ли?

— Да, меня вызвал консьерж.

— Вы знаете, зачем?

— К какому-нибудь больному, умирающему или, возможно, приговоренному.

— Вы знаете, что вас ждет приговоренная.

Старый священник с удивлением взглянул на шевалье.

— А вы знаете, кто она, эта приговоренная, — продолжал Мезон-Руж.

— Нет… не знаю.

— Ну так вот, эго — королева…

Аббат вскрикнул

— Королева? О! Боже мой!

— Да, сударь, королева! Я навел справки и узнал, кого из священников ей должны дать. Я узнал, что это вы, и прибежал сюда.

— Чего же вы от меня хотите? спросил священник, напуганный возбужденным голосом шевалье

— Я хочу… я не хочу, сударь. Я пришел просить, вас, умолять, взывать к вам.

— О чем?

— Взять меня с собой к Ее Величеству.

— О! Да вы сошли с ума! — воскликнул аббет Но вы меня погубите! Вы погубите меня!

— Ничего не бойтесь.

— Бедная женщина приговорена и ничего нельзя изменить.

— Знаю; я прошу вас вовсе не для того, чтобы попытаться спасти ее, я хочу видеть ее… Вы слушаете, отец мой? Вы не слушаете меня?

— Я не слушаю вас, потому что вы просите невозможного; я не слушаю вас, потому что вы ведете себя, как слабоумный человек, — сказал священник. — Я не слушаю вас, потому что вы приводите меня в ужас.

— Отец мой, успокойтесь, — ответил молодой человек, пытаясь и сам успокоиться. — Отец мой, поверьте, я в здравом уме. Королева погибла, я знаю. Но если бы я мог броситься к ее ногам хотя бы на секунду, это бы меня спасло. Если я не увижу ее, я убью себя, и поскольку вы будете причиной моего отчаяния, то вы убьете одновременно и тело, и душу.

— Сын мой, сын мой, — сказал священник, — вы ведь просите меня пожертвовать своей жизнью. Подумайте об этом, хотя я и стар уже, тем не менее, моя жизнь нужна еще многим несчастным Хотя я и стар, но не могу идти сам за смертью — это значило бы совершить самоубийство.

— Не отказывайте мне, отец мой, — ответил шевалье. — Послушайте, вам ведь нужен викарий, прислужник; возьмите вместо него меня.

Священник пытался призвать всю твердость своего духа, поскольку его сердце было готово уступить.

— Нет, — сказал он, — нет Это значило бы изменить своему долгу; я поклялся Конституции. Я поклялся ей всем сердцем, душой и совестью. Приговоренная женщина — это виновная королева. Я согласился бы умереть, если бы моя смерть могла быть полезной моему ближнему, ни я не могу изменить своему долгу.

— Но, — воскликнул шевалье, — если я вам скажу и повторю, если я поклянусь вам, что не собираюсь спасать королеву, вот на этом Евангелии, на этом кресте клянусь, что иду в Консьержери не для того, чтобы помешать ей умереть.

— Чего же вы тогда хотите? — спросил старец, взволнованный этим непритворным отчаянием

— Послушайте, — сказал шевалье, душа которого, казалось, наполняла его слова, — она была моей благодетельницей. У нее есть ко мне своеобразная привязанность! Увидеть меня в свой последний час, я уверен, было бы для нес утешением.

— Это все, что вы хотите? — спросил священник, уже готовый уступить такому натиску.

— Более ничего.

— И вы не замышляете никакого заговора, чтобы попытаться освободить приговоренную?

— Никакого. Я — христианин, отец мой, и, если есть в моем сердце хотя бы тень лжи, если во мне есть хоть малейшая надежда на то, что она будет жить, если я хоть что-то попытаюсь сделать, то пусть Господь Бог покарает меня вечным проклятием.

— Нет, нет! Я ничего не могу вам обещать! — сказал аббат, — учитывая то, насколько опасна его неосторожность.

— Послушайте, отец мой, — произнес шевалье с глубокой печалью, — я говорил с вами только как ваш покорный сын, и только с христианским чувством взывал к милосердию. Ни одного дурного слова, ни одной угрозы не вырвалось из моих уст; однако, голова моя в горячке, лихорадка сжигает мою кровь, отчаяние пожирает мое сердце, к тому же я вооружен — смотрите, вот мой кинжал.

И молодой человек вытащил из кармана блестящее тонкое лезвие, которое отбросило мертвенно бледный отблеск на его дрожащую руку.

Священник быстро отступил.

— Не бойтесь, — с грустной улыбкой сказал шевалье. — Другие, зная о том, как вы верны своему слову, попытались бы, запугав вас, вырвать согласие Я же умоляю вас и продолжаю умолять, кланяясь в ноги: сделайте так, чтобы я хоть на мгновение увидел ее. Вот вам для гарантии…

Он достал из кармана записку и протянул ее аббату Жирару. Тот развернул и прочитал следующее:

«Я, Рене, шевалье де Мезон-Руж, клянусь Богом и честыо, что под угрозой смерти заставил достойного аббата из Сен-Ландри провести меня в Консьержери, несмотря на его отказ и сопротивтление. В чем и подписываюсь.

— Хорошо, — сдался священник, — но поклянитесь мне также в том, что вы не совершите ни малейшей неосторожности. Это нужно не только для того, чтобы спасти мою жизнь, ведь я отвечаю также и за вашу.

— Не будем думать об этом, — ответил шевалье. — Вы согласны?

— Приходится согласиться, поскольку вы этого так желаете. Будете ждать меня внизу и, когда она пройдет в канцелярию, вы увидите ее…

Шевалье схватил руку старца и поцеловал ее с таким почтением и пылом, словно целовал распятие.

— О! — прошептал он. — По крайней мере, она умрет королевой, рука палача ее не коснется.

Глава XX

Тележка

Получив согласие священника из Сен-Ландри, Мезон-Руж кинулся в полуоткрытую комнату аббата. Взмах бритвы — и его борода, усы упали на пол. И только теперь он увидел в зеркале свою ужасную бледность.