Тим Северин - Крест и клинок

Француз деликатно отошел, оставив Гектора решать задачку. И вдруг ее разрешение предложил Бенджамен. Он видел, как капитан одного корабля пользовался подобным устройством. В тот раз Бенджамен еще подумал, не тронулся ли капитан умом, потому что он держал прибор у глаза при ярком дневном свете и смотрел прямо в открытое море. А там, на горизонте, не было ничего, на что стоило бы смотреть.

— Ты, наверное, ошибся. Он измерял, конечно же, высоту солнца! — рявкнул Гектор. К этому времени он уже был вне себя от ярости.

— Нет, — настаивал лапто, — он смотрел в море. А солнце было у него за спиной.

Гектор, чтобы вовсе не потерять остатков собственного достоинства, дождался, когда Бенджамен уйдет, а потом, все еще сомневаясь, повернулся спиной к солнцу, глядя в линзы, и стал водить визирками. Случайно тень от одной из визирок попала ему в поле зрения, пройдя через дугу с градусами. Он стал поднимать инструмент до тех пор, пока тот не оказался на одном уровне с горизонтом, и снова передвинул визирки. Он отметил тень от визирки на дуге, потом опустил инструмент и считал показания. Число совпало с числом в капитанской книге таблиц. Он понял, что теперь сможет вести корабль по курсу.

Спускаясь вниз по реке, они остановились только один раз и ненадолго у дружественной деревни, чтобы наполнить бочки свежей водой и запастись провизией. И пустились дальше по течению, пока не начали ощущаться приливы и отливы, и тогда Бенджамен предупредил, что до резиденции Сен-Луи осталось совсем немного.

— Нам нужно держаться левого берега. Пушки форта туда не достают. На якорной стоянке могут быть корабли. Может, будет даже и военный. Но мы проскочим, если нам повезет с ветром. — Он указал на север. Там, очень далеко, виднелось маленькое темное облако. — А я думаю, что повезет.

День подходил к концу, и гряды плотных темных облаков взгромоздились на горизонте, сгущаясь в плотную темную массу. В подбрюшье облаков посверкивали далекие вспышки молний. И на реке все замерло в предчувствии грозы. Ветер стих и сменился гнетущим штилем. Воздух словно загустел и стал будто матовым. Дышать было трудно. Шлюп скользил вперед, паруса обвисли, его несло только течение. Гектор внимательно вслушивался. В отдалении послышался какой-то гул.

— Что это? — спросил он у Бенджамена.

— Это шум волн на перекатах. Будем надеяться, что травадо настигнет нас прежде, чем мы окажемся там. А еще — что корабль наш выдержит удары ветра.

Через полчаса налетела буря. Гром гремел ужасающе, сильнейший порыв ветра пронесся по реке, подняв над водой тучу брызг. Шквал ударил по шлюпу чудовищным кулаком. С громким хлопаньем парус надулся, и шлюп понесся вперед. Гектор слышал, как от напряжения стонет остов корабля. «Небесная радуга» мчалась напропалую, а Дан с Бенджаменом пытались управиться со штурвалом.

Громовый раскат раздался совсем рядом, и вдруг все исчезло в потоках дождя и даже в нескольких шагах ничего не стало видно. Гектор промок мгновенно. Он вспомнил долгие безводные дни в пустыне и в восторге запрокинул голову, хватая раскрытым ртом льющуюся с небес влагу. И глотая ее, тут же ощутил в ней мельчайшие частички пыли, которую травадо принес из глубины материка. Бенджамен появился рядом с ним и ухватил его за локоть.

— Иди помоги Дану у штурвала! — крикнул он. — Я буду показывать, куда направлять корабль!

Гектор поспешил к рулю, а Бенджамен уже стоял на носу, вглядываясь во мрак. Он поднял руку и указал на правый борт. Они послушно следовали его указаниям.

Удар грома, оглушительный рев, от которого шлюп словно содрогнулся. Страшная вспышка молнии разорвала тьму. Ливень с шипением обрушивался на воду — ливень цвета охры на реке бурого цвета, и невозможно было понять, где граница между водой небесной и земной.

И вот уже шлюп подпрыгивает и кренится, подхваченный перекатами и бурунами. Волны во мраке обрушивались на него. В сверкании молний, озарявших пенящиеся гребни, они казались ослепительно белыми. Корабль несся вперед, подгоняемый ветром. Бенджамен снова взмахнул рукой, на сей раз торопливо, и Дан с Гектором налегли на штурвал, ставя судно на новый курс. В волнах, разбивающихся о перекаты, не было никакого порядка. Они набегали со всех сторон, то обрушиваясь на нос так, что корабль отбрасывало назад, то вздымаясь у бортов, и тогда корабль стремился развернуться.

Сен-Луи они даже не заметили. Два часа они боролись с перекатами, доверяясь указаниям Бенджамена, пробиваясь вперед, и вот наконец кипение моря стало затихать. Маленькое суденышко прекратило бешеную пляску, и, хотя его все еще немилосердно качало и подбрасывало, можно было не сомневаться — оно шло по гладкой воде.

К ночи дождь перестал. Небо покрывали тучи, и невозможно было сказать, в какой момент солнце ушло за горизонт, однако буря сменилась умеренным ветром, и все вокруг казалось умытым и свежим. Бенджамен вернулся со своего поста на носу и заявил, что они прошли перекаты и якорная стоянка осталась позади. Они — в открытом море. Гектор спустился в каюту, принес корабельный компас и установил его рядом со штурвалом.

— Держи на запад, — сказал он Дану. — Завтра я сверюсь с картами и определю курс на Америку.

Он посмотрел на небо. Так же быстро, как появился, травадо унесся дальше в море. Сквозь прорехи в облаках блеснули первые звезды. Гектору показалось, что он узнает созвездие Ориона. Теперь он будет пользоваться звездами, чтобы проложить путь через океан. Сердце дрогнуло от предчувствий. Ему столько еще предстоит узнать, и слишком легко ошибиться. Он вспомнил Ибрагима — тело, лежащее на песке, и запекшуюся кровь там, где лабесса пронзили его копьем, — и все из-за него, из-за Гектора, поскольку именно он задумал устроить засаду туарегам. И вспомнил, как в последний раз видел Карпа — блеск ятагана, наносящего убийственный удар. Бедный искалеченный Карп верил в мир и всепрощение до конца и не противостоял насилию даже на краю гибели, но нашел способ спасти своих друзей. И удрученный Гектор спросил себя, благоразумно ли поступили Дан и Жак, поверив в него. Слишком часто он приносил смерть и страдания своим товарищам.

Его уныние усилилось, когда он позволил себе вспомнить свою последнюю встречу с Элизабет и понял, что подробности этой рвавшей ему сердце встречи уже стали стираться. Как будто мучительный и долгий поход через пустыню не просто отдалил его от сестры, но превратился в пропасть между ними, и пропасть эта становилась все шире и шире. И в этот миг горестного прозрения он вдруг понял, что, может быть, и сумеет когда-нибудь вернуться, чтобы узнать о судьбе матери, но никогда больше не увидит Элизабет и ничего о ней не узнает.