Дороти Даннет - Игра королев

На какой-то миг Эрскин подумал, что Скотт сейчас набросится на здоровяка. Вместо этого юноша отвернулся, раскрыл кошелек и высыпал его содержимое на стол, рядом с картами. Кроны, звеня, покатились, засверкали ясным лунным светом между кошмарных картинок.

— Я бы мог заполучить письмо, просто позвав стражу, — сказал Уилл. — Но я его у вас покупаю.

Палмер усмехнулся:

— Но я не собираюсь продавать.

Веснушки на бледном лице Скотта сделались темными как корица.

— Назовите свою цену.

Сэр Томас встал, сжимая конверт в руках. У очага он остановился и, не сводя с обоих шотландцев добродушного взгляда, сломал печать.

— Наверное, сначала следует посмотреть, из-за чего вы так суетитесь. В конце концов, знаете ли, он приходился мне двоюродным братом.

Зашелестели страницы. Палмер пробежал их все, снова вложил в конверт и, сказав что-то вполголоса, протянул Фрэнку, англичанину, который стоял поблизости. Потом вернулся к столу:

— Вам нужны эти бумаги?

— Да, — заявил Скотт. — Это вопрос жизни и смерти.

— Боже мой. Чьей жизни? Шотландца?

— Да.

Ухмылка на лице Палмера сделалась шире.

— Ну хорошо, хорошо: я не злопамятен. Sine lucre friget ludus, а? Ты говоришь, тебе нужны эти бумаги. Давай сыграем на них.

— Я заплачу любую цену, — сказал Скотт.

— Деньги мне не нужны.

— Ну, так я дам вам большее: вашу свободу. Вас освободят немедленно, сэр Томас, в обмен на эти бумаги.

Палмер все с той же ухмылкой тяжело опустился в кресло:

— Мне нравится Эдинбург. Нравится замок. Нравится компания. Я могу выйти на свободу в любой момент, заплатив небольшую сумму, но какая тоска меня ждет: Уилли Грей зудит под ухом и протектор не дает проходу. Дайте мне человека, который способен потягаться со мной в тарокко и можете оставить себе Берик и всю эту назойливую публику.

Скотт внезапно уселся тоже:

— Ради Бога, я буду играть с вами ночь напролет, коль вы того хотите. Хоть и месяц кряду, глазом не моргнув. Но не на такую ставку. За кого вы принимаете меня?

Здоровяк начал тасовать карты.

— За шотландца, за делового парня. Мне не нужна плохая игра и легкий выигрыш: тем и другим я сыт по горло. Мне не нужно, чтобы со мной играли по обязанности, из чувства долга, из-под палки. Я этого не люблю, и таро тоже не любят. Взгляни-ка на них! — Прищелкнув толстыми пальцами, он разбросал карты по гладкому дереву стола: фигуры корчились, беззвучно вопили, злобно щерились. — Их нельзя обмануть жалкими ставками по три луидора за партию. Им нужна живая плоть — таковы таро.

Скотт и Эрскин стояли плечом к плечу.

— Зовите стражу, — сказал юноша, не поворачивая головы, — живо. Кристиан Стюарт была убита за эти бумаги.

Эрскин не стал звать стражу — он решил действовать на свой страх и риск. Стремительно он бросился к очагу и все же не успел. В тот момент, когда рука его коснулась Фрэнка, листы сворачивались в дыму в каком-нибудь футе над пламенем.

— Позовете стражу или сделаете так еще раз — и Фрэнк бросит все в огонь, — любезно проговорил Палмер и непринужденно раскинулся в кресле. — Боже мой! Я так скучал. Ну давай, паренек, не бойся: времени у меня полно. Я стану играть с тобой в тарокко, мальчик мой, на все деньги и на каждую тряпку, какой владеем мы в этой комнате, — и эти бумаги будут моей последней ставкой.

Наступила тишина. Потом Скотт сказал:

— Дайте взглянуть на бумаги.

— Нет.

Юноша закусил губу, не сводя глаз со светящегося радостью лица Палмера.

— Но это может занять всю ночь.

Снова блеснули зубы.

— Может, и больше. Ты торопишься? — Скотт спорил, умолял, но Палмер продолжал ухмыляться; наконец подобрал карты и зажал их в своих грубых ладонях. — Меня не касается, зачем тебе нужны эти бумаги. Я изложил свои условия. — Он поднял глаза. — И что ты так переживаешь? Может, выиграешь все за час.

Скотт сел. В полном молчании он развязал шнурки своей куртки и снял ее; в полном молчании закатал рукава рубашки и положил руки на стол.

— Хорошо, — промолвил он решительно. — Ради Бога, давайте начнем.

Часовой перерыв удлинился едва ли не вдвое: советники собирались неохотно; и все равно допрос продолжался уже какое-то время, когда Том Эрскин проскользнул наконец на свое место, заметив попутно знакомое лицо — Милна, лекаря королевы. Но Лаймонд сидел в своем кресле совершенно прямо: тело его, может быть, и ослабело, но ум оставался свежим и сильным, невзирая на резкие, непрекращающиеся атаки Лаудера. Генеральный прокурор вступил в решающую схватку: слова его, будто острия стрел, сверкали в тишине, но узник неизменно возвращал удары.

— Что тут творится? — шепотом спросил Эрскин у лорда Калтера, и Ричард ответил, не сводя глаз с высокого стола.

— Он вовлек в драку Оркни, чертов дурак. Чем ближе палата подбирается к Элоис, тем сильней он их лупит. Им это не нравится, да и ему пользы не принесет… Где вы были?

— В замке, — уклончиво ответил Эрскин и тоже стал смотреть на стол. Бокклю повернулся к нему и беззвучно спросил одними губами: «Где Уилл?»

Не желая отвечать, Том несколько раз указал пальцем по направлению к западу, но поскольку сэр Уот продолжал выразительно смотреть на него, также беззвучно проговорил: «Позже» и демонстративно обернулся к подсудимому.

— Вы прибыли в Лондон, — говорил королевский прокурор, — в 1542 году, как и тысяча других шотландцев, взятых в плен при Солуэй-Мосс. В те времена, как мы все знаем, покойный Генрих VIII Английский объявил войну нашему королю, своему племяннику, и силой пытался подкрепить претензии на шотландский престол. В отличие от других пленников вашего звания вам сразу же было предоставлено преимущество: вас разместили в частном английском доме.

— После трех суток в Тауэре. Какое уж тут преимущество.

Лаудер заглянул в свои записи:

— Здесь все сказано достаточно ясно. Кроме вас, по домам разобрали пленников, принадлежавших к высшей знати, а те люди, с которыми, по вашим словам, вы в тот период общались, ныне, к сожалению, держат ответ перед высшим Судией. Граф Гленкэрн умер в прошлом году, лорд Максвелл — два года назад, лорд Флеминг и господин Роберт Эрскин погибли при Пинкиклю.

— Последующие поражения страны на поле боя, — мягко заметил Лаймонд, — мое несчастье, но не моя вина. Сэр Джордж уже сказал вам, что я жил в лондонском доме его брата на общих основаниях.

Епископ Оркни прочистил горло:

— Почему же тогда, господин Кроуфорд, вы не вернулись домой через десять дней, как то сделало большинство пленных, помещенных на частные квартиры? Или ваша светлость не позволяла вам вместе с вашими соотечественниками подписать присягу на верность королю Генриху, даже показывая фигу в кармане? Человек чести, сдается мне, должен быть готов поступиться честью ради блага отчизны. Почему вы не подписали присягу?